Крупные баталии 1972 г. завершились тактической победой Юга, доставшейся высокой ценой: общие потери ВСРВ составили около 50 000 человек, из них 11 000 убитыми. Большинство из 300 американцев, погибших в этом году, погибли в ходе Пасхального наступления. Потери северян предположительно превысили 100 000 человек. Они потеряли больше половины всей развернутой бронетехники — не менее 250 танков — и бо́льшую часть всей тяжелой артиллерии. По приблизительным оценкам, погибло около 25 000 гражданских лиц — шокирующий «сопутствующий ущерб» даже по меркам беспощадной вьетнамской войны. Китайцы сурово раскритиковали Ханой за неоправданный авантюризм. «Наши военные говорили, что потеряли Куангчи из-за приказа Ле Зуана взять Хюэ», — позже признался один высокопоставленный партийный функционер.

С американской стороны малочисленная кучка профессиональных оптимистов, включая Крейтона Абрамса, приветствовала победу южан: «Принимая во внимание все откровенные провалы… и грубые ошибки, которые были совершены… мы бы не имели того, что имеем сейчас… если бы некоторые [южновьетнамские военные] … не решили встать и сражаться»[1295]. Позже он добавил: «Ей-богу, они [южане] выстоят!»[1296] Мало кто был с ним согласен. Сотрудник ЦРУ Мерл Приббеноу, работавший в то время в Сайгоне, сказал: «Было ясно, что без массированной поддержки американской авиации страна бы пала»[1297]. Почти все его информированные соотечественники считали так же, однако многие члены конгресса продолжали настаивать на ограничении финансирования воздушных операций.

Ханойское политбюро было вполне удовлетворено результатами кампании. Как оно и предполагало, это стало последней серьезной битвой, которую смогли дать вооруженные силы Южного Вьетнама, — после этого, морально истощенные, они были способны лишь слабо огрызаться. Майор Дэвид Джонсон был одним из многих американских советников, кто в 1972 г. потерял надежду: «Я старался делать свою работу, но в глубине души понимал, что все это напрасно»[1298]. Уходящие американские войска оставили после себя разрушенную страну, бо́льшая часть которой напоминала свалку поломанных и отработавших свой срок товаров народного потребления и военной техники. Ни миллиарды долларов, ни колоссальные военные усилия и жертвы не смогли привить политическим и военным элитам Южного Вьетнама три жизненно важных качества: достоинство, самоуважение и человеческое сострадание, — чтобы завоевать поддержку собственного народа. А без этого любые успехи на поле боя значили очень мало.

Генри Киссинджер достиг статуса суперзвезды благодаря той роли, которую он якобы играл в парижском переговорном процессе, обещавшем вытащить США из болота вьетнамской войны. В октябре 1972 г. советник по национальной безопасности убедил самого себя и американский народ в том, что именно его блистательные дипломатические усилия подвели переговоры к достижению мирной договоренности. На самом же деле к осени США попросту согласились на два ключевых условия, которые выдвигал Ханой: его собственные войска остаются на Юге, а американцы полностью уходят. Что касается всех остальных положений финального соглашения, то было очевидно: ни одна из сторон не будет их соблюдать. Единственной уступкой со стороны Ханоя, которая позволила Вашингтону сохранить лицо и, таким образом, ударить по рукам с коммунистами, был отказ от прежнего настойчивого требования убрать Нгуен Ван Тхиеу с поста президента Южного Вьетнама.

На готовность Ханоя заключить сделку с американцами повлияли два ключевых соображения: во-первых, летом Политбюро убедилось в том, что Никсон почти гарантированно будет переизбран на второй срок. Таким образом, на приход к власти более мягкой и сочувствующей администрации надеяться не стоило. К тому же после завершения выборов оставшаяся у власти администрация могла начать более жесткую игру. Во-вторых, Ханой прагматично рассчитал, что единственной действительно важной целью было избавиться от американцев: как только «империалисты» уйдут из Индокитая, завершить разгром их сайгонских клиентов будет относительно несложным и недолгим делом. Правительство Южного Вьетнама, к собственному ужасу, думало так же.

Благодаря магнитофонным записям, которые велись в Овальном кабинете Белого дома, мы с беспрецедентной в истории и неопровержимой точностью знаем, о чем говорили Никсон и Киссинджер, обсуждая вьетнамскую проблему. Эти двое не питали никаких иллюзий по поводу того, что они делают, однако же хотели создать таковые у американского народа. Киссинджер считал изменение позиции Ханоя в отношении Тхиеу важной дипломатической победой, поскольку это давало возможность обеспечить «пристойную паузу». 3 августа он сказал Никсону: «Если через год или два года Север поглотит Юг, у нас будут все основания сказать, что это результат некомпетентности сайгонского правительства. Если же мы сейчас заключим сделку на условиях, в результате которых президент Тхиеу через три-четыре месяца пойдет ко дну», даже китайцы будут удручены цинизмом и топорностью внешней политики США[1299]. Таким образом, на последнем этапе переговоров Киссинджер полностью сосредоточился на временно́м факторе, чтобы придать происходящему пристойный вид.

26–27 сентября в Париже Ле Дык Тхо и Киссинджер практически достигли соглашения по формуле создания в Южном Вьетнаме трехпартийной «комиссии по выборам» или «Национального совета примирения и согласия», что было заметным отходом Ханоя от своего прежнего требования о создании трехпартийного коалиционного правительства. 29 сентября Киссинджер так объяснил это Никсону: «Понимаете, господин президент, все это формальная чепуха. Главное практическое следствие того, что мы предлагаем, да и они тоже, — это прекращение огня. Не будет никаких выборов»[1300]. Никсон спросил: «Тогда что же будет? Они просто возобновят войну, да? Но нас уже там не будет». — «Именно так», — подтвердил Киссинджер.

В последующие дни Никсон периодически разражался гневными выпадами в адрес ханойских коммунистов, вероятно испытывая подсознательные спазмы вины из-за того жертвоприношения, которое готовил его эмиссар в Париже. Он не раз заговаривал о возобновлении интенсивных бомбардировок Севера: «Я не собираюсь сидеть сложа руки и смотреть, как мы проиграем эту войну, в которой погибли 55 000 американцев». В октябре Киссинджер поставил своего хозяина перед жестким выбором: он собирался лететь в Париж, где Ле Дык Тхо должен был выложить на стол список предложений, в большинстве своем формальных и ничего не значащих, главным среди которых будет прекращение огня на существующих позициях. Уполномочит ли президент своего эмиссара заключить сделку? В последовавшем за этим долгом и трудном разговоре Никсон явно колебался. Он боялся, что президент Тхиеу меньше чем за месяц до выборов в США публично обличит эту мирную договоренность как политическое предательство. Киссинджер признал: «Тхиеу прав. Наши условия в конечном итоге уничтожат его»[1301]. Президент и его советник обсудили возможность организации в Сайгоне очередного госпереворота. Но, взвесив все за и против, они полностью отвергли этот вариант и пришли к выводу, что Тхиеу должен остаться у руля страны, движущейся фактически к неминуемой гибели.