лишился последних крох своей и так не очень большой чести. Воин спас его от вечного рабства; он вонзил нож в сердце Моргена, чтобы в Послесмертии богу не пришлось служить то ли Эрбрехену Поработителю, то ли хассебранду Гехирн, которая сожгла их обоих.

– Нет, не хочу я потерпеть неудачу, – с вызовом ответил Морген своему Отражению.

– Ты не обращал внимания, – Нахт высунулся из другого безупречно отмытого окна. – Что до сих пор называешь их друзьями?

Морген снова заметил на своих руках засохшую кровь и принялся отковыривать ее на ходу, красные чешуйки падали на мостовую. Они отмечали его путь, как россыпь лепестков мертвых роз отмечает путь невесты на свадьбе. Неважно, что крови на самом деле не было – это было не что иное, как воплощение его собственной вины. Неважно, что кровь раз за разом проступала на его руках. Его руки должны стать чистыми. Хотя бы на миг.

Но нет.

Морген перешел из Послесмертия в мир живых и с наслаждением окунулся в совершенство улиц, где тут и там белели одеяния его священников – белизна была настолько яркой, что почти ослепляла. Здесь, в мире живых, высоченная стена вокруг Зельбстхаса была уже возведена полностью. Почему-то время в Послесмертии шло по-другому. В мире мертвых с того момента, как он туда попал, прошло две недели, но для живых минуло почти десять лет. Вот будет еще один маленький сюрприз для его друзей.

Он смотрел на спешащих по улицам людей – его людей, – и не подозревавших, что их бог стоит среди них. В тенистом переулке он заметил старика, согбенного под тяжестью лет. Руки его тряслись. Он собирал подаяния. Морген двинулся туда, чтобы рассмотреть его получше. Дыхание нищего было вонючим, от него самого разило потом. Своим существованием он пятнал идеальную улицу Моргена.

«Скажу жрецам, чтобы они выкинули его из города».

И он сразу даст им приказ убить бродягу, если он вернется, чтобы снова осквернить Зельбстхас.

Морген выбрался из переулка и двинулся в сторону храма Геборене Дамонен. Оставаясь скрытым от взора смертных, миновал стражников на входе. Церковь была очень древней; по слухам, она была возведена еще до Меншхайт Лецте Империум, до того, как человечество пришло на эти земли. За последние десять лет она очень сильно изменилась в соответствии с пожеланиями бога, который теперь обитал в ее стенах. Коридоры храма, когда-то кривые и запутанные, то волей случая широкие, то невозможно узкие, теперь были прямыми и одной ширины. Его стены – непредставимый сплошной камень – потемневшие от солнца, дождя и снега за тысячи лет, посветлели, став бледно-серыми. Однажды они будут белыми. В бесконечных катакомбах под храмом пылились предметы культа бесчисленных мертвых религий. В помещениях, куда никто не заглядывал последние несколько поколений, возвышались статуи давно забытых богов. Даже Морген, на данный момент последний бог из обитавших здесь, никогда не видел церковь целиком. Многое в подвалах под храмом пугало его, пугало маленького мальчика, которым он все еще на самом деле оставался.

«Я изменил свое тело, но это ничего не дало».

Морген отогнал эту мысль, как лживую. То, что он изменил свое тело, оказало воздействие на людей. Они с благоговением слушали глупости из уст мужчины там, где игнорировали мудрые слова мальчика.

Морген вернулся мыслями к катакомбам. Насколько глубоко они тянулись? Любопытство заставляло его отправляться туда, когда он мог, то есть очень редко. Управление теократией оставляло мало времени для исследований. Там, в подвалах, таились в забвении боги людей или иных существ, ныне вымерших или же просто покинувших эту местность? Находились ли они в здравом уме, эти боги, или же были безумны? Конечно, здание, каким оно было до его Восхождения, с его извращенной планировкой казалось созданным безумцами. Однако, наблюдая, как сильно оно изменилось за последние десять лет, Морген начал задумываться. Возможно, в конце концов, его возвели и не люди.

«Как и мир, в котором мы живем, храм реагирует на наши желания и меняется в соответствии с тем, во что мы верим».

Каким станет храм, когда Морген наконец выполнит свою задачу и объединит мир под властью единого бога, единой религии, когда всюду воцарятся порядок, чистота, здравый смысл и все будут находиться в здравом уме?

«Он станет прекрасным свидетельством наших достижений, символом того, чего может достичь объединенное человечество».

Желания и вера человечества превращались в реальность, а Морген превратит человечество в нечто лучшее. В нечто совершенное.

Морген вошел в церковь и поднялся в покои Кёнига по винтовой лестнице. Неужели Нахт прав, неужели все его планы уже пошли по борозде? Гнев снова исказил его лицо. Он даже подцепил их грубую манеру выражаться. Сколько времени потребуется, чтобы отчистить столько грязи от плоти и души?

Слишком много вопросов мучило его, и те, на которые ответа не находилось, порождали сомнения. Зачем Бедект притащил с собой зеркальщицу, когда вернулся к жизни? Во что верила эта женщина и как ее безумие воплощалось в реальности? Возможно, она верила, что ее зеркала были порталами в другие зеркала, и Бедект собирался использовать ее, чтобы стремительно перепрыгивать из одного города-государства в другой город-государство. Но все это в лучшем случае станет способом оттянуть неизбежное. Теперь, когда Штелен шла по его следу, старика уже ничто не могло спасти.

А если безумие зеркальщицы имело иные, необычные и экзотические формы? Что, если она верит, что зеркала являются порталами в другие миры? Сможет ли другой зеркальщик попасть в созданный ею мир? Если уж на то пошло, являлись ли миры, в которых можно было оказаться, пройдя через такие зеркала, творением зеркальщицы или они были такими же реальными, как этот мир? Тревожная мысль. Если бы эти миры оказались реальными, это значило бы, что у Моргена есть несметное количество врагов – и целые миры, которые он должен был бы подчинить своей воле.

Это все может подождать, решил он. Зачем ему придуманные враги, когда у него тут хватает вполне реальных.

Морген без стука вошел в покои Кёнига и ударом мысли повалил теократа на пол. Он никогда не простит этому человеку его лжи и неудач.

Крах наблюдал за происходящим со своего места в ручном зеркале. Новый Кёниг выглядел измученным и усталым, однако Отражение оставалось таким, каким Морген помнил Кёнига – осанка гордая, взгляд острый.

Подойдя к большому окну в южной стене, Морген распахнул ставни, позволив осеннему солнцу наполнить комнату. За прошедшие десять лет Морген сломал волю нового Кёнига, и мужчина перестал следить за собой.