Когда электронные часы показали семнадцать двадцать пять,из-за расположенной под ними двери в коридор послышалось ожесточённоецарапанье, а потом – истошное «Мяу!!!». Альберт повернул ручку, и в комнатулохматой шаровой молнией влетел кот – большой, полосатый, тёмно-рыжий по болеесветлому. На линолеуме ему было не разогнаться: когти проскальзывали, котазаносило на поворотах, однако, давно привыкший, он стремительно пересёк комнатуи исчез под столом профессора Звягинцева. Не то чтобы начлаб подкармливал илибаловал его больше других; скорее наоборот, и к тому же под столом виталсобачий запах, принесённый на хозяйских ботинках. Просто там было самоенадёжное, недосягаемое ни для каких гонителей убежище, и кот знал этопрекрасно.

Он вообще отличался отнюдь не средним умом. Не зря же он былне просто так себе кот, не какой-нибудь Барсик-Мурзик и даже не Чубайсик, какпринято сейчас называть рыжих, а Кот Дивуар. Что, как мы с вами понимаем,проливает новый свет на название одной славной африканской страны…

Причина его столь поспешного бегства выяснилась буквальночерез минуту. Раздалось вежливое «тук-тук», и на пороге возникли люди, которыхпочему-то принято ассоциировать с гулким сапожным топотом и лязгом оружия. Троемолодых людей в сером «городском» камуфляже были институтской охраной, ну астерегли весьма режимное предприятие далеко не вохровцы с берданками. В приоткрытуюдверь заглядывал самый натуральный спецназ.

Профессор Звягинцев оглянулся от окна:

– В чём дело? Не мешайте работать!

Охрану здесь весьма не любили, и охрана хорошо это знала.

– Лев Поликарпович, – виновато развёл рукамирослый парень с капитанскими звёздами на плечах. – Пять тридцать почти.Приказ… праздничный… чтобы после пяти тридцати – нигде никого. И всё опечатать.

Откуда взялся подобный приказ, было известно и одним идругим. Преемственность тянулась ещё с тех времён, когда в научных институтахперед праздниками все пишущие машинки – или хоть каретки от них – обязательноскладывались в надёжное помещение и там запирались. Ибо что скорее всегосотворит советский человек, осчастливленный трёхдневным досугом? Правильно.Помчится в родную контору, схватит раздолбанную «Ятрань» и все трое суток будетпечатать нечто антисоветское. Нынешний заместитель директора по общим вопросам,писавший приказы по институту, был всем известным сторонником демократии иреформ. Однако в основе его творчества всякий раз лежал прошлогодний приказ. Апотому… И вообще, после всем известных событий…

Кот Дивуар раздражённо зашипел из-под стола, выражая общиечувства.

Длинноволосый Веня Крайчик впился взглядом в экран,оттягивая неизбежное и изо всех сил гипнотизируя машину: ну выдай ещё хотьточечку! Ну выдай!.. Остальных перспектива провести три дня в мучительнойнеизвестности: так что там процесс – пошёл? не пошёл?.. – привела всостояние, близкое к буйному.

– Вам, может, ленту из принтера вытащить иотдать? – ядовито осведомился Альберт.

– Вы слова такие – «Нобелевская премия» – когда-нибудьслышали? – в тон ему поинтересовалась Виринея. И бросила в мусорникизжёванную сигарету: – А её примерно за то и дают, чем мы тут занимаемся. Ну, японимаю, капитану Гринбергу простительно не знать, он считает, что компьютер –это такой большой электронный пасьянс… – С упомянутым капитаном у девушкибыли свои отношения и свои счёты. – …Но вы-то, Глеб Георгиевич, вы-то!

При этом умом она понимала – на самом деле охранникипроявили очень большую воспитанность, зайдя лично предупредить. Могли бы простоперебросить в коридоре общий рубильник. Имели право. А что при этом тю-тю всерезультаты и выстраданная программа, которую на жёсткий диск, естественно, не«спасли», – не их проблема. О выключении ровно в пять тридцать все былипредупреждены загодя.

– Почему же только пасьянс, – проворчал капитанГринберг. Он был курчавый и черноволосый, с характерными чертами лица, уопределённого круга людей вызывающими антисемитские настроения: этакое «горе вчекистской семье». – Ещё можно голых девок по Интернету смотреть…

Виринея вспыхнула и на секунду не нашлась, что ответить.

Глеб вздохнул и посмотрел на часы:

– Выключайте, пожалуйста, технику. Мы и так уже васпозже всех остальных…

– Эйнштейн от гестаповцев в Америку убежал, –заметил Альберт. – Тоже работать, наверное, не давали.

Спецназ на сравнение не отреагировал. Не такое выслушивалимолча, с непринуждённой улыбкой. Хотя, конечно, со всеми этими гениями делоиметь – работка не для слабонервных.

– После праздника вернётесь, доделаете. На свежуюголову.

– Праздничек!.. – вновь ринулась в бойВиринея. – Подумаешь, какой царь-батюшка на трон вступил! Чиновника вКремль выбрали! Праздничек!..

Глеб пожал плечами:

– Мы приказы не пишем…

– И вообще, вы-то домой поедете, а наши ребята на вахтебудут сидеть, охранять, – подал голос второй его подчинённый. –Имейте уважение.

Он носил боевое прозвище Монохорд. Когда спрашивали, что этотакое, он гордо поправлял: «Не путать с „крипторхом“!» Переодеваясь в штатское,он с мальчишеской удалью цеплял на грудь большой жёлтый значок, гласивший:«Глупый пингвин робко прячет, хитрый – нагло достаёт…»

Веня решил любой ценой выиграть несколько драгоценныхсекунд.

– Господи помилуй, – сморщился он. – Да черезнашу вахту слона можно вывести! Режим, режим… звон один. Даже датчики наметалл…

Он хотел добавить «…жаба задушила приобрести», но недобавил, потому что в это время произошло сразу несколько событий.

На часах сравнялась половина шестого.

Глеб Буров нахмурился и посмотрел на комнатный шкаф сэлектрическими рубильниками.

Компьютер наконец-то выкатил долгожданную точку.

И в довершение всего дверь распахнулась шире, камуфляжныефигуры подались в стороны, и в лабораторию заглянул лично Чёрный Полковник.

На самом деле Иван Степанович Скудин по прозвищу Кудеяр,институтский замдиректора по режиму, ничего особо чёрного в своём облике неимел и вдобавок был по-прежнему подполковником. Кто ж ему даст лишнюю звездупосле взрыва вверенного объекта? На том спасибо, что не разжаловали вообще.Хорошо знавшим Кудеяра было известно, как мало беспокоило его этообстоятельство. Он в тот день потерял нечто, не подлежавшее измерению ни вкаких звёздах.

Его взгляд тут же скрестился со взглядом профессора, и на тонкихпланах бытия, без сомнения, прозвучал ледяной перезвон шпаг.

«Па-ску-дин!.. – внятно отчеканили глаза начальникалаборатории. – Мою девочку…»