А внешне всё просто. Два слова. «Учёные подсчитали»…

Настоящее дело никогда не делается скоро. Даже при условиичетырёх могучих умов и быстродействующего «Селерона».

Электронные часы на стене показывали семнадцать пятнадцать.

Каждая секунда реальной работы как-бы-установки икак-бы-объекта проворачивалась в недрах машины более часа. Внутри маленькогоузелка пустоты отслеживалось множество точек, влиявших одна на другую, ипроисходившее с ними вычислялось по методу последовательных приближений.Который вовсе не предназначен для тех, кому результат требуется побыстрее. Тоесть – опять же не для слабонервных, не могущих терпеть ожидания…

…Картинка на экране обзавелась крохотным локальнымэкстремумом, и трое, влипшие в дисплей, разом вдохнув, так и застыли.Теоретически процесс должен был напоминать священную Фудзи с японской гравюры:предгорья, предгорья, а потом – величественный взлёт к озарённой светомвершине. Лавинообразное изменение свойств пространства и времени. Четырёхмерныймир, впервые дающий потрогать себя, попробовать на зуб…

Так вот – до сих пор «гора Фудзи» в некоторый момент упорноначинала извергаться, разваливаться и таять, как мороженое на асфальте. Этак начетвёртом часу эксперимента, когда уже идёт пар из ушей и всем кажется, будтонаконец-то подвалила удача. И вот тут начинаются настоящие чудеса. Взять хотьупомянутое расхождение, то самое, которого, точно д’Артаньян вызова на дуэль,ждал профессор Звягинцев. Требующее безотлагательного истолкования. Если нечтопринципиально незыблемое начинает ёрзать, как обмылок по банному полу, то в чёмнеправильность? В изначальной физической теории? В избранном математическомметоде? В накопившихся погрешностях? В самом программировании, наконец?..

То есть – снова пар из ушей. Иногда на несколько дней. Потомраздаётся счастливое «Всё ясно!!!», и действительно становится всё ясно, и дажеделается не очень понятно, как умудрились проглядеть нечто столь очевидное.Яростные переделки в программе… ловля «мышей»… новый запуск… полдня нервногоожидания… и опять пшик.

…Процесс на экране благополучно пережил свой экстремум иначал выстраиваться дальше.

– Лев Поликарпович, вроде прошли… – Голос девушкидрогнул.

– Расхождение? – снова остановилсяпрофессор. – Альберт! Тебя спрашиваю!

Третий из молодых сотрудников, красивый и крепкий,спортивного вида парень, хотел было ответить «никаких признаков», но передумали выразился более обтекаемо:

– Не видно пока.

Звягинцев мотнул головой и, стуча палкой, возобновил свойнескончаемый марафон. Подчинённым его хождение напоминало тигра в клетке, а емусамому – болтание в проруби той самой штуковины. Иногда профессору казалось,что удачи по определению не будет и лет через десять на прочном линолеумеобразуется вытоптанная тропинка. Так неужели…

– Неужели нащупали?.. – Девушка передвинуласигарету во рту из левого угла в правый. У неё было редкое и необычное имя:Виринея. Такое имя подразумевает бледную таинственную красавицу с повадкамилесной колдуньи. Его обладательница куда больше соответствовала сокращённомуварианту, а точнее профанации: Вера.

– Постучи по дереву, – вскинул глазадлинноволосый.

– Не суеверна, – буркнула научная сотрудница. И вподтверждение своих слов постучала по собственной голове – прямо скажем, далеконе «деревянной». Очкарик оглянулся было в поисках подходящего предмета (не попластиковому же столу…), но тут кое-что неожиданно привлекло его внимание, и онвозмущённо завопил:

– Кто подсунул?.. Убью!!!

Остальные вздрогнули и посмотрели сперва на компьютер(Господи, что?!!), потом – туда, куда смотрел их товарищ.

Виновник переполоха покоился на очкариковом столе.

Это был тяжеленный доисторический трансформатор, сгоревшийещё при Брежневе, а может, даже и при Хрущёве. Одному Богу известно, комупонадобилось спасать его из прежнего здания и с каким барахлом он прибыл сюда.Но факт оставался фактом: от оборудования, купленного за миллионы, осталисьпокорёженные, не подлежащие ремонту ошмётки, а мятый ком жжёного провода вдопотопной хлопчатой оплётке целёхонький, даже не намокший в липкой пене,которой тушили пожар, переехал за сорок километров на новое место. Вероятно,ему предстояло пережить, всех и вся и встретить тот день, когда сегодняшняя«безумная» теория уйдёт с переднего края науки в глубокий тыл, в разряд скучныхбанальностей.

Где конкретно он пылился там, на Бассейной, теперь никто ужне помнил. Валялся, наверное, в далёком тёмном углу, под кучей такого же хлама.Но вот здесь, в новом помещении, «неупокоенный мертвец» явно обрёл новую жизнь.И с ней личность, активно жаждавшую самоутверждения. Он вышел на свет и сталцентром внимания. Реликт прошлого успел побывать на всех столах и под ними(исключая разве профессорский) и в данный момент завершал, должно быть, сотыйвиток. Обитатели комнаты номер триста три привыкли руководствоваться научнойлогикой, а она не позволяла однозначно утверждать, что «транс» был спихнутколлеге, без промежуточных звеньев, именно тем сотрудником, на чьём столе еговидели накануне. Оттого почти ежедневный вопль «Кто подсунул?.. Убью!!!» (свариациями) стал уже чем-то вроде семейной шутки, без которой не полон день.

В данный момент трансформатор мирно покоился на столеочкарика Вени, придавив своим весом изрядную пачку компьютерных распечаток ичёрканых листков с выкладками. Когда он там возник, даже приблизительно сказатьбыло невозможно. Утром его, во всяком случае, не было. А потом они запустилимашину и… В общем, Веня оглянулся только теперь. Да и то случайно.

– А что, – невинно заметила Виринея. – Оченьнеплохое пресс-папье. Оригинальное такое. Идёт тебе, я бы сказала.

– Мыслям весу придаёт, – хихикнул Альберт.

– Можно использовать как весомый аргумент в научномспоре… – продолжила Виринея.

Веня решил считать их высказывания уликами и открыл былорот, собираясь изобличать. Но в это время компьютер разродился ещё одной точкой,и все трое снова влипли в экран. Расхождения не было.

Иногда мартовский ветер растаскивал тучи, и тогда начиналовсерьёз вериться, что скоро наступит весна. Но только на краткое время. Большейчастью небо лежало непосредственно на крышах, без устали пополняя царившуювнизу талую слякоть. Старший участковый инспектор майор милиции Собакин шёл посвоей земле, и его душевная погода была весьма под стать внешней. В подобныйденёк действительно всего меньше захочешь отговаривать ближнего от суицидальныхпопыток. Скорее уж табуретку ему пододвинешь и верёвку намыленную подашь… Даещё скажешь напоследок: ты меня подожди там, браток, я не задержусь.

Нет, если серьёзно, то Андрон Кузьмич Собакин, конечно, впетлю не собирался. Тем не менее, пока шёл из дому, мысли одолевали его всёболее мрачные. Одна за другой вспоминались обиды, накопленные за двадцать тригода охраны общественного порядка. Погода повлияла, другое ли что?.. МатушкаАндрона Кузьмича в начале каждого месяца вырезала из газеты квадратик врамочке, напоминающей траурную: перечень геофизически неблагоприятных дней.Весь месяц постепенно желтеющий бумажный квадратик оставался на виду, прижатыймаленьким магнитом к массивным металлическим настольным часам. Часы эти,исправно тикавшие в кухне сколько Андрон себя помнил, являлись подлиннымшедевром советской промышленности. Безо всякой иронии! Они изображалиДанилу-мастера и Хозяйку Медной горы и выглядели сущим антиквариатом, хотя насамом деле в точности такие выпускали и по сей день. Андрон над своейгеофизически озабоченной матушкой беззлобно подтрунивал. Говорил, что газетныйквадратик ей нужен был для того, чтобы, не дай Бог, не забыть и в должныймомент почувствовать себя плохо. При этом как бы подразумевалось, чтопогода-природа способна влиять только на старых перечниц, да и то не на всех, иуж никоим образом – на бравых, ни огня, ни воды не боящихся старших участковых…