«Ох, грехи наши тяжкие». Андрон Кузьмич пообещал себе прислучае заглянуть в матушкин календарик. То, что лично у него сегодняшний деньбыл тяжёлым и неблагоприятным, сомнению не подлежало.

И обиды, что характерно, всплывали всё самые безутешные,неутолимые и горькие. Старший участковый, называется. А над кем? Если старший,значит, вроде бы должны быть и младшие?.. Кошкин хвост. Рядовые участковыеблистали категорическим и полным отсутствием. Андрон Кузьмич боролся спреступностью, как геройский шериф из американского боевика: в одиночку. Авпрочем… Народу на его земле с некоторых пор существенно поубавилось. После взрываи пожара в якобы безобидном НИИ на участке наблюдался неуклонный оттокнаселения, словно здесь, как в фокусе линзы, сконцентрировались вседемографические проблемы России. Кто мог – уже перебрался отсюда, остальныезавидовали и мечтали. Собакинский участок, сплошь застроенный хрущёвскимипятиэтажками, и так-то лет двадцать уже не отличался престижностью, но теперьнарод отсюда попросту разбегался. Спросите почему? А кому понравится подобнаяжизнь? Свет мигает, телевизор не ловит, давление пульсирует, иномарка, еслитаковая имеется, глохнет, едва въехав во двор… Хотя нет – теперь уже и наулице… И не только «форды» с «мерсюками»…

Оглянувшись на звуки мата, Собакин увидел грузовик «ГАЗ» снадписью «Хлеб» на фургоне. Из-под открытого капота виднелся зад в потёртыхджинсах и ниагарским водопадом изливалось непечатное.

– Ты… это! Заткни фонтан! – Подойдя, майоррешительно дёрнул сквернослова за штанину, голос его сделался грозен и зазвучалметаллом. – Права и путевой лист, живо! Груз к осмотру!

Тут надо рассказать, что фигурой майор не очень-то вышел.Был приземист, квадратен и кривоног. И в смысле физиономии, как и телосложения,увы, не Шварценеггер, а скорее уж его киношный «близнец» Денни Де Вито. Однако,во-первых, корявое дерево, оно в корень растёт. А во-вторых, все мамины-папиныпроектные недоделки с лихвой компенсировались молодецкой подтянутостью,уверенностью в движениях и, главное, непревзойдённым блеском ладно подогнанноймилицейской формы. Фуражка, которой позавидовал бы иной южноамериканский диктатор,для поддержания трамплинообразности таила в себе, если кто не знает, зашитуюложку. Погоны – со вставками, этак крылато изогнутые. Бриджи, вздёрнутыепомочами под самое горло. Добавьте к этому сапоги с накатом, на одну портянку,хромовые, проваренные в гуталине… и получится сущий орёл профилактическойслужбы. Гроза преступников и хулиганов.

– Агрегат не едет, майор. – Водитель, вихрастый ине по возрасту многоопытный парень, мрачно соскочил наземь и, даже не подумаввытаскивать документы, сразу открыл дверцу фургона: – Как тут на хрен невыругаться…

Зло сплюнул и с обречённым видом вытянул лоток аппетитнопахнущей сдобы.

– Ну ты это, это… не очень… смотри у меня. –Собакин сделал стойку и незаметно проглотил слюну. Маковые рулеты составлялиего тайную слабость. – А то я тебя живенько это самое. По мелочи. Помелкому хулиганству.

Брать надо уметь правильно. Так, чтобы и себя не обидеть, иводила не поднял детский крик на лужайке. Классиков надо читать. У Гоголя, кпримеру, ясно сказано – брать надо по чину. За годы службы Андрон Кузьмич этунауку освоил во всём мыслимом совершенстве. Сдёрнул с лотка всего одну плюшку,чтобы и грабителем не выглядеть, и опять-таки чтобы фигура ещё больше нераздалась… Нет, имелись, имелись в жизни и некоторые светлые стороны. Сразуподобрев, он подмигнул шоферу:

– Счастливого пути.

Перспектива дотянуть до пенсии стала казаться уже не такойутопичной. И то сказать, до неё, до родимой, осталось совсем немного, совсемчуть-чуть. Поступив на службу во внутренние органы, ефрейтор-танкист АндронСобакин успел застать ещё легендарного министра Щёлокова, позже объявленноговзяточником, а также неподъёмную рацию «Сирена»… и – вот это была ещё одна егослабость – хрустящий, целиком умещающийся в кармане галифе нарезной батон задвадцать две копейки. С тех пор сквозь его жизнь прошло всё. И гнусные хмыри изпрокуратуры и из Особой инспекции ГУВД. И ежедневная куча дерьма на коврикеперед входной дверью. И крики бесстрашных в своей неуловимости цыганят: «ДядькаАндрон – штопанный г…н!»

«Кстати…»

Нет худа без добра – малоприятное воспоминание по ассоциациивызвало мысль о волнительном свидании, ожидавшемся вечером. Образ дамы сердца,пронёсшийся перед умственным взором, заставил Андрона Кузьмича улыбнуться ибодрым шагом пересечь Бассейную улицу. Свидание следовало проводить по высшемууровню. А это требовало неторопливой и вдумчивой подготовки.

Когда-то – а на самом деле не так уж давно – любимыйнаселением продовольственно-вещевой рынок располагался гораздо ближе кБассейной, так что в полдень, особенно зимой, когда питерское солнце ходитнизко над горизонтом, пятнадцатиэтажная тень «Гипертеха» накрывала его почтиполностью, а учёные тётки поглядывали сквозь зеркальные окна лабораторий,планируя покупки в обеденный перерыв. Теперь всё изменилось. Ещё по осени,когда башню опустошил мигом засекреченный взрыв, рынок начал стихийно отползатьпрочь. В ларьках, стоявших слишком близко к тому, что у журналистов штампованноименуется «эпицентром», взялось без конца происходить скверное. То чуть не средьбела дня самым наглым образом обворуют, то кассовый аппарат примется выдаватьтакое, что у продавца встают волосы дыбом, то безобиднейший кипятильникмгновенно выжаривает всю воду в чайнике и взрывается, как фашистский фугас…

Андрон Кузьмич был о тех событиях осведомлён в самомалейшихдеталях. Поскольку имел в происходившем свой кровный интерес. Пусть косвенно,через уже упоминавшуюся даму сердца, но имел.

Теперь от Бассейной до ворот рынка приходилось топать метровпятьсот через кочковатый пустырь. Летом пустырь зарастал поистине роскошным, вхороший человеческий рост, густым, как джунгли, бурьяном. Ныне этот бурьянторчал из талых сугробов коричневыми растопыренными скелетами, и под ним рылисьв поисках съедобных отбросов бродячие псы. Всех их Собакин давно знал «в лицо».В большинстве это были смиренные шавки, суровой борьбой за существованиенакрепко отученные качать какие-либо права. Все, кроме одного. Этотединственный при виде старшего участкового поднял лопоухую голову, чтобы прямо,без страха, хотя и без вызова, заглянуть ему в глаза. Здоровенный кобелина –судя по всему, нечистопородный ротвейлер – появился на пустыре около Новогогода. На шее у него до сих пор болтался ошейник, но теперь только этот драныйошейник и связывал его с миром ухоженных домашних собак. А первое время ошейникотнюдь не был драным, и ему вполне соответствовал весь остальной имидж. Гладкиебока, воронёный лоск шерсти, независимый взгляд… Дескать, ну да, хозяин наминуточку отлучился, но ведь сейчас он придёт, он непременно придёт…

Несколько месяцев превратили упитанного красавца в скелет,обтянутый тускло-бурой потрёпанной шкурой. На крупе образовалась проплешинаразмером с мужскую ладонь, а в гноящихся, утративших надежду глазах вспыхивалокакое-то подобие радости, только если жалостливая девушка из ларька «Свежаяптица» выбрасывала на снег залежалую куриную лапку. В дикой среде большогогорода такой собаке очень трудно выжить. Будет настоящее чудо, если дотянет долета…