Она отодвинула стул и прошла на другую сторону кухни, кбуфету. Открыв дверцу, она достала громадную кофемолку и коробку. На ее лице неотражалось никаких чувств, но она двигалась так, словно очень устала. У неебыли плоская грудь, плоские бедра и плоские стопы, которые лишали ее шагиэластичности. В ее поведении сквозили уныние и подавленность.

Девушка повернулась к Мейсону и улыбнулась ему полными,красивыми губами.

– Вы из полиции? – спросила она.

Мейсон покачал головой:

– Нет, я адвокат Перри Мейсон и здесь по просьбе миссисБелтер. Это я вызвал полицию.

– А-а, – сказала Нора Вейт. – Я слышала о вас.

Мейсон повернулся к ее матери.

– Вы неважно себя чувствуете – может быть, лучше мнезаварить кофе? – предложил он.

– Нет, – ответила она таким же сухим, бесцветным голосом. –Я справлюсь.

Она насыпала в емкость кофе, налила в кофеварку воды и,подойдя к кухонной плите, зажгла газ. Некоторое время она смотрела накофеварку, а потом все тем же тяжелым шагом вернулась к своему стулу. Села,сплела руки на коленях и застыла, уставив неподвижный взгляд в стол.

Нора Вейт подняла взгляд на Мейсона:

– Боже, это было ужасно!

Мейсон кивнул.

– Вы не слышали выстрела? – спросил он между прочим.

Девушка покачала головой:

– Нет, я спала как убитая. Откровенно говоря, я проснуласьтолько тогда, когда пришел один из полицейских. Они позвали матушку наверх и,наверное, вообще не знали, что я сплю в соседней комнате. Они хотели осмотретьслужебные помещения, пока матушка находилась наверху. Я проснулась и вижу, чторядом с моей постелью стоит какой-то мужчина и пялится на меня.

Она опустила глаза и тихо захихикала, давая понять, что несчитает приключение особенно неприятным.

– И что? – спросил Мейсон.

– Они вели себя так, точно поймали меня с дымящимсяревольвером в руке. Велели мне одеться, не спускали с меня глаз даже тогда,когда я одевалась. Потом взяли меня наверх, на допрос.

– И что вы им сказали? – заинтересовался Мейсон.

– Правду. Что я легла спать и сразу же заснула, а когдапроснулась, то этот полицейский стоял рядом с моей постелью и пялился. –Довольная собой, она через минуту добавила: – Они мне поверили.

Ее мать продолжала сидеть, сплетя руки на коленях и уткнуввзгляд в стол.

– И вы ничего не видели и не слышали? – продолжалрасспрашивать Мейсон.

– Ничегошеньки.

– И ни о чем не догадываетесь?

– Ни о чем, – тряхнула она головой, – что можно было быповторить вслух.

– А то, – кинул он на нее острый взгляд, – что не годитсядля повторения?

– Конечно, – кивнула она, – я здесь только неделю, но за этовремя…

– Нора! – оборвала ее мать голосом, который вдруг потерялсвою сухость и прогремел, как хлопок кнута.

Девушка умолкла, Перри Мейсон бросил взгляд на мать. Та дажене подняла глаз от стола, когда он обратился к ней:

– Вы также ничего не слышали, миссис Вейт?

– Я здесь прислуга. Ничего не вижу, ничего не слышу.

– Это очень похвально в вашем положении, пока дело идет омелочах. Но я не знаю, будет ли полиция придерживаться этого мнения в деле обубийстве, и не будете ли вы вынуждены вспомнить все, что видели и слышали.

– Я ничего не видела, – сказала она.

– И не слышали?

– Нет.

Мейсон косо посмотрел на нее. Он чувствовал, что женщиначто-то скрывает.

– Полицейским вы отвечали так же?

– Кофе сейчас закипит. Может быть, убавите газ, чтобы он невыкипел?

Мейсон повернулся к плите. Из кофейника начинал подниматьсяпар.

– Я буду присматривать за кофе, а тем временем хотел быузнать, отвечали ли вы полицейским таким же образом.

– Каким образом?

– Так же, как сейчас.

– Я сказала им то же самое: что ничего не видела и ничего неслышала.

Нора Вейт захихикала.

– Это версия, от которой матушка не отступится, – заметилаона.

– Нора! – обрезала ее мать.

Мейсон не спускал глаз с обеих женщин. Его лицо оставалосьсовершенно спокойным, только глаза были твердыми и настороженными.

– Вы знаете, миссис Вейт, я адвокат. Если вы можете что-тосказать, то сейчас самое время для этого, лучше не придумаешь.

– М-м-м, – ответила бесцветно миссис Вейт.

– Что это значит?

– Я согласна с тем, что лучше не придумаешь.

Минуту царила тишина.

– И что? – спросил Мейсон.

– Мне нечего сказать, – закончила она, по-прежнему глядя встол.

В эту минуту вода в кофеварке стала булькать. Мейсон убавилпламя.

– Я достану чашки и блюдца, – сказала девушка, срываясь сместа.

– Сиди, Нора, – скомандовала ей мать. – Я сама этим займусь.– Она отодвинула стул, подошла к буфету, достала несколько чашек и блюдечек. –Сойдут им и эти.

– Но, матушка, – возразила Нора, – это чашки для шофера иприслуги.

– Ведь это же полицейские. Какая разница?

– Большая разница.

– Это мое дело. Ты знаешь, что сказал бы хозяин, если бы былжив? Не дал бы им вообще ничего.

– Но он умер, – ответила Нора. – Теперь здесь будетхозяйничать миссис Белтер.

Миссис Вейт повернулась и посмотрела на дочь своими глубокопосаженными матовыми глазами.

– Я в этом не уверена, – заявила экономка.

Мейсон налил кофе в чашки, после чего снова слил его вкофеварку. Когда он повторил эту операцию во второй раз, кофе был черным идымящимся.

– Не могу ли я попросить какой-нибудь поднос? Я возьму кофе длясержанта Хоффмана и Карла Гриффина, а вы можете подать наверх.

Миссис Вейт без слов подала ему поднос. Мейсон налил тричашки, взял поднос и через столовую вернулся в салон.

Сержант Хоффман стоял, широко расставив ноги и наклониввперед голову. Карл Гриффин сидел обмякший на стуле, с помятым лицом и налитымикровью глазами. Когда Мейсон вошел с кофе, сержант говорил: