Сфера в углу замерцала. Потом ее свет угас, оставив их в темноте.­

— Вот буря! — пробормотал Моаш. — Этот угорь Газ опять подсунул нам тусклые сферы.

Каладин пересек погруженный в непроницаемую тьму барак, ступая осторожно. Голова больше не болела к тому моменту, когда он достиг двери. Парень распахнул ее, впустив тусклый свет мрачного утра.

Ветер ослабел, но дождь продолжался. Он вышел наружу и вскоре полностью вымок. Другие мостовики последовали за ним, и Камень бросил ему кусочек мыла. Как и большинство других, Каладин был в одной набедренной повязке и как следует намылился, стоя под холодными струями. Мыло воняло жиром и было шершавым из-за песка. Мостовикам не полагалось сладко пахнущего, мягкого мыла.

Каладин бросил кусочек Бисигу, худому мостовику с угловатым лицом. Тот благодарно кивнул — Бисиг не отличался многословностью — и принялся намыливаться. Каладин позволил дождю смыть пену с тела и волос. Поодаль Камень набрал воды в миску, чтобы побриться и подровнять свою рогоедскую бороду, длинную по бокам и прикрывающую щеки, но выбриваемую вокруг рта и на подбородке. Она странным образом контрастировала с головой, потому что Камень также побрил макушку, а остальные волосы коротко подстриг.

Руки у рогоеда были умелые и осторожные, он ни разу не порезался. Закончив, выпрямился и махнул тем, кто ожидал своей очереди. Одного за другим побрил всех, кто хотел. Время от времени ему приходилось делать перерывы, чтобы заточить бритву при помощи оселка и кожаного ремня.

Каладин запустил пальцы в собственную бороду. Он не брился с той поры, как был солдатом в армии Амарама, — очень давно... Парень подошел и присоединился к очереди. Когда пришел его черед, здоровяк-рогоед рассмеялся:

— Садись, друг мой, садись! Хорошо, что ты прийти. У тебя не борода, а какие-то заросли чахлокорника.

— Сбрей все начисто, — попросил Каладин, присаживаясь на пенек. — И чтоб никаких чудных узоров вроде твоих собственных.

— Ха! — воскликнул Камень, затачивая бритву. — Ты низинник, друг мой дорогой. Не быть хорошо, если ты носить хумака’абан. Я устроить тебе взбучка, если ты попробовать такое.

— Я думал, ты считаешь себя выше драк.

— Быть несколько важный исключений. Теперь хватить болтать, если только ты не хотеть остаться без губа.

Рогоед состриг бороду, потом намылил и принялся брить, начав с левой щеки. Каладин впервые позволил кому-то брить себя; на войну он отправился достаточно молодым и не нуждался в бритье. Став старше, привык делать это сам.

Камень действовал искусно, не оставляя порезов, даже маленьких. Через несколько минут рогоед отступил. Каладин коснулся подбородка и почувствовал гладкую, нежную кожу. Лицо на ощупь казалось чужим и тут же начало мерзнуть. Он как будто вернулся в прошлое и сделался — совсем чуть-чуть — похожим на того, кем был раньше.

Странно, до чего бритье все изменило. «Надо было это сделать еще несколько недель назад...»

Охвостье перешло в морось, возвещая о последних вздохах Великой бури. Каладин встал, позволяя воде смыть сбритые волосы с груди. Данни, чье почти детское лицо едва ли нуждалось в бритье, сел на пенек последним из желавших побриться.

— Тебе лучше без бороды, — сказал кто-то. Каладин повернулся и увидел Сигзила, который прислонился к стене барака, под выступающей крышей. — У тебя сильное лицо. С резкими чертами, волевой челюстью и гордым подбородком. У моего народа о таких говорят — лицо вождя.

— Я не светлоглазый. — Каладин сплюнул.

— Ты так их ненавидишь.

— Я ненавижу их вранье. Я ненавижу свою былую веру в их благородство.

— И ты бы хотел их свергнуть? — с интересом уточнил Сигзил. — Чтобы править вместо них?

— Нет.

Это как будто удивило Сигзила. Рядом с ним появилась Сил, которой наконец-то наскучило резвиться среди ветров Великой бури. Каладин все время переживал — пусть и не очень сильно, — что однажды она улетит вместе с ними и бросит его.

— Разве ты не жаждешь наказать тех, кто так с тобой обращался? — спросил Сигзил.

— О, я бы с радостью их наказал. Но у меня нет желания занимать их место или же присоединяться к ним.

— А я бы поменялся с ними в мгновение ока, — вмешался подошедший сзади Моаш и скрестил крепкие руки на мускулистой груди. — Будь я главным, все бы изменилось. Светлоглазые работали бы в шахтах и на полях. Бегали бы с мостами и умирали под ливнем стрел паршенди.

— Не бывать такому, — сказал Каладин. — Хотя попробовать бы стоило.

Сигзил задумчиво кивнул:

— Вы двое когда-нибудь слышали о стране под названием Бабатарнам?

— Нет. — Каладин бросил взгляд в сторону лагеря. Солдаты начали выбираться из казарм. Многие тоже мылись. — Забавное название для страны.

Сигзил хмыкнул:

— Лично мне всегда казалось, что название Алеткар звучит смешно. Думаю, все зависит от того, где ты вырос.

— Так зачем ты вспомнил про этот Бабаб... — начал Моаш.

— Бабатарнам, — договорил за него Сигзил. — Я там однажды был вместе со своим учителем. У них растут очень необычные деревья. Все растение — вот прямо весь ствол — ложится, когда приближается Великая буря, как будто его соединяют с землей шарниры. Меня трижды за время нашего пребывания там бросали в тюрьму. Бабатцы очень щепетильны по части того, что можно произносить вслух. Учитель был крайне недоволен суммой выкупа, который пришлось заплатить за мое освобождение. Уверен, они использовали любой предлог, чтобы заключить под стражу чужака, потому что знали: у моего учителя глубокие карманы. — Он тоскливо улыбнулся. — Но один раз я и впрямь был виноват. Видите ли, у тамошних женщин под кожей видны узоры из неглубоких вен. Многим гостям из других краев они не нравятся, но я ими восторгался. И с трудом держал себя в руках...

Каладин нахмурился. Разве он не видел во сне что-то похожее?

— Я вспомнил про бабатцев, потому что у них любопытная сис­тема правления, — продолжил Сигзил. — Там, знаете ли, всем заправляют старики. Чем больше тебе лет, тем ты влиятельней. У всех есть шанс сделаться правителями, если они проживут достаточно долго. Их короля называют Великим старцем.

— По-моему, это честно, — сказал Моаш, присоединяясь к Сигзилу под выступом крыши. — Лучше, чем выбирать правителя по цвету глаз.

— Ну конечно, — поддакнул Сигзил. — Бабатцы вообще честный народ. Сейчас там правит династия Монаваков.

— Откуда взялась династия, если правителей выбирают по возрасту? — удивился Каладин.

— Вообще-то, все довольно просто. Надо лишь казнить любого, кто сделается достаточно старым, чтобы бросить вызов вождю.

Каладин почувствовал озноб.

— И они это делают?!