— Все в порядке? — спросил Кабзал, шагнув к ней.

— Прости... — пробормотала она. — Я... я совершила ошибку.

Шаллан нахмурилась. Сидевшая поодаль Ясна посмотрела на нее и наморщила лоб.

— Все в порядке, — успокоил ее Кабзал. — Давай поедим хлеба с вареньем. Переведем дыхание, и ты закончишь набросок. Меня не волнует, если там будет...

— Мне надо идти, — перебила Шаллан, ощущая внезапное удушье. — Прости.

Она протиснулась мимо сбитого с толку ревнителя и бросилась прочь из алькова, по широкой дуге обогнув то место, где на рисунке стояла фигура. Что же с ней такое происходит?!

Девушка побежала к подъемнику, крича паршунам, чтобы готовились опустить платформу. Бросила взгляд через плечо: в коридоре­ стоял Кабзал и смотрел ей вслед. Шаллан достигла лифта, продолжая сжимать альбом, и сердце рвалось у нее из груди. «Успокойся», — приказала она себе, прислоняясь к деревянным перилам. По­смотрела на пустую площадку перед подъемником, что стремительно поднималась.

Против собственной воли моргнула, запоминая. И вновь взялась­ за карандаш.

Она рисовала быстрыми штрихами, держа альбом на сгибе защищенной руки. Для освещения у нее были только две малюсенькие­ сферы по бокам, где дрожали туго натянутые веревки. Рисовала, ни о чем не думая, устремив взгляд вверх.

Потом посмотрела на получившийся набросок. На площадке перед подъемником стояли две фигуры в чересчур жестких одеяниях, точно сшитых из металлических листов, и смотрели вниз, провожая­ ее взглядами.

Шаллан снова посмотрела наверх. Площадка была пуста. «Да что же со мной происходит?» Она ощутила растущий ужас. Когда подъемник достиг земли, девушка вышла из него так поспешно, что всколыхнулась юбка. Шаллан едва не бежала к выходу из Вуали и замедлила шаг лишь у дверей, не обратив внимания на старших слуг и ревнителей, которые растерянно уставились на нее.

Куда идти? По ее вискам тек пот. Куда бежать, когда сходишь с ума?

Она смешалась с толпой в главной пещере. Было уже далеко за полдень, началась обеденная суета: слуги толкали тележки с едой, светлоглазые шествовали в свои комнаты, ученые шагали, скрестив руки за спиной. Шаллан мчалась мимо них, ее собранные в узел волосы растрепались, шпилька выпала, громко звякнув о каменный пол. Своевольная рыжая шевелюра струилась за спиной. Задыхающаяся и растрепанная, она достигла коридора, ведущего в их с Ясной покои, и оглянулась. В толпе осталось немало людей, которые растерянно глядели ей вслед.

Почти против собственной воли она моргнула и сняла Образ. Подняла альбом и, сжимая угольный карандаш в скользких от пота пальцах, быстро набросала заполненную людьми пещеру. Лишь в общих чертах. Мужчины из острых углов, женщины из изгибов, наклонные каменные стены, прикрытый ковром пол, вспышки света от сферных фонарей на стенах.

И пять фигур в черном с головами-символами. Чересчур жесткие наряды и плащи. Запутанные символы были разными, незнакомыми ей, и не соединялись с телами шеей. Твари двигались сквозь толпу, оставаясь невидимыми. Точно хищники. Их интересовала только Шаллан.

«Это все мое воображение, — попыталась она убедить себя. — Я утомилась, на меня навалилось слишком много всего...» Может, они были воплощением ее чувства вины? Угрызениями совести за предательство Ясны и ложь Кабзалу? Или за то, что сделала перед тем, как покинуть Йа-Кевед?

Она пыталась просто стоять и ждать, но пальцы отказывались сохранять неподвижность. Она моргнула и начала рисовать на чис­том листе. Рука ее дрожала, когда набросок был готов. Фигуры были почти рядом, и там, где должны были находиться их лица, парили жуткие угловатые не-головы.

Разум твердил, что ей следует успокоиться, но доводы рассудка оказались бессильны, Шаллан не верила им. Эти существа были настоящими. И они пришли за ней.

Она метнулась прочь, испугав нескольких слуг, что приближались, желая предложить помощь. Девушка бежала, поскальзываясь на коврах, которыми был устлан коридор, и в конце концов достиг­ла двери в покои Ясны. Зажав альбом под мышкой, отперла ее дрожащими пальцами, вошла, закрыла за собой дверь и побежала в свою комнату. Захлопнула вторую дверь, потом повернулась и попятилась от нее. Единственным источником света в комнате были три бриллиантовые марки в большом хрустальном кубке на ее ночном столике.

Девушка забралась на кровать и отползла так далеко от двери, как только могла, пока не уперлась в стену, быстро и тяжело дыша. Шаллан все еще сжимала альбом под мышкой, хотя потеряла карандаш. В ящичках ее ночного столика лежали еще карандаши.

«Не делай этого, — подумала она. — Просто посиди и успокойся».­

Нахлынул ужас, мороз пошел по коже. Ей нужно было знать. Она поспешно достала карандаш, моргнула и принялась рисовать свою комнату.

Сначала потолок. Четыре прямые линии. Стены. Штрихами обозначить углы. Ее пальцы двигались, рисуя, изображая сам альбом, ее руку над ним, обтянутую тканью защищенную руку, придерживающую его. И дальше. К существам, что стояли вокруг нее, с их ­замысловатыми символами, зависшими над неровными плечами. У этих не-голов были неестественные углы, их поверхности сливались друг с другом странным, невозможным образом.

Существо, что стояло ближе всего, тянуло к Шаллан чересчур гладкие пальцы. Они были в дюймах от правой стороны альбома.

«Ох, Буреотец...» — подумала Шаллан, и ее карандаш замер. Комната была пуста, но набросок перед нею говорил, что вокруг пол­ным-полно худых фигур. Они были достаточно близко, чтобы худож­ница могла ощутить их дыхание, если у этих тварей была потребность дышать.

Неужели стало холоднее? В ужасе, не в силах остановиться, Шал­лан выронила карандаш, подняла свободную руку.

И что-то нащупала перед собой.

Тогда она закричала и вскочила на кровати. Альбом упал. Шаллан прижалась к стене. Не успев сообразить, что делает, начала сражаться с рукавом, пытаясь вытащить духозаклинатель. Это была единственная из ее вещей, что хотя бы напоминала оружие. Нет, глу­пости. Она не знала, как им пользоваться, и была беспомощна.

Если не считать...

«Клянусь бурей! — пронеслась неистовая мысль. — Я не могу его использовать. Я дала себе слово».

И все равно Шаллан обратилась к нему. Десять ударов сердца, чтобы на свет явился плод ее преступления, итог ее самого ужасного проступка. На пятом ударе ее прервал голос, звучавший призрачно и в то же время отчетливо:

«Что ты такое?».

Она прижала руку к груди, потеряла равновесие на мягкой кровати и упала на колени на скомканное одеяло. Вскинула руку, уперлась в ночной столик и кончиками пальцев коснулась большого стеклянного кубка, что стоял там.

— Что я такое? — прошептала она. — Я перепуганная девушка.

«Это правда».

Спальня преобразилась.