Гаймерле настаивал на том, чтобы закрепленные Берлинским договором права Австро-Венгрии на «занятие и управление» Боснией и Герцеговиной были развиты в право на аннексию этих провинций, что, по его мнению, было вполне логично и подразумевалось в ходе переговоров на конгрессе. Он также заявлял о признании права Вены на занятие Ново-Базарского санджака, которое также доводило до логического завершения положения Берлинского договора, по которым Австро-Венгрия получала «право содержать» там «гарнизоны» и иметь «военные и торговые» дороги на всем его протяжении. Бисмарк несколько раз пытался добиться от Петербурга согласия на венские инициативы. «Но русские, — писал Сказкин, — уклонялись от прямого ответа. Мало этого… они не захотели признать даже права Австрии на аннексию Боснии и Герцеговины»[1542]. Создавалось впечатление, что печальный опыт зимы 1877/78 г. ничему не научил российское правительство. А ведь именно тогда, из-за неуклюжих попыток лишить Вену Боснии и Герцеговины, Петербург вынужден был заниматься не захватом Босфора, а оформлением куда менее выгодных соглашений с Лондоном. Энергия политического торга у представителей российского правительства опять начинала перетекать с главного вопроса — о проливах — на балканское межевание земель, громко называемое сдерживанием австро-венгерской экспансии.

В ответ на такую несговорчивость коллег из Петербурга Гаймерле не замедлил отыграться на этом «главном вопросе». Он заявил, что признание взаимной обязательности принципа закрытия черноморских проливов является слишком большой уступкой России.

В конечном итоге, после длительных согласований, возобладал компромисс, и договор между Россией, Германией и Австро-Венгрией был подписан в Берлине 6 (18) июня 1881 г. По сути, это был договор о «благожелательном нейтралитете» на случай, «если бы одна из высоких договаривающихся сторон оказалась в состоянии войны с четвертой великой державой»[1543]. Для такой ситуации стороны, прежде всего Россия и Австро-Венгрия, оговаривали цену своей нейтральной позиции. Вопрос же о русских гарантиях германского обладания Эльзасом и Лотарингией ни в тексте договора, ни в прилагаемых к нему протоколах не нашел своего отражения.

Российское правительство добилось того, чего хотело. Статья III договора гласила:

Далее в статье указывалось, что три державы «будут сообща следить», чтобы Турция не нарушала установленного договором толкования принципа закрытия проливов «в интересах какого-либо правительства». В противном случае «она лишается преимуществ территориальной неприкосновенности, обеспеченной ей Берлинским трактатом»[1545]. Таким образом, кабинеты Берлина и Вены присоединились к российскому пониманию принципа закрытия проливов и тем самым отвергли право Англии проводить свои боевые эскадры в Черное море по соглашению с правительством султана.

Другой проблемный блок договора касался Балкан и Турции. Стороны обязывались «взаимно считаться с интересами» друг друга на Балканском полуострове и в случае войны одной из них с Турцией предварительно договориться «касательно результатов этой войны».

Плата за согласие Вены поддержать Петербург в вопросе толкования режима закрытия проливов оговаривалась в первом же пункте второй статьи договора: «Россия, в согласии с Германией, заявляет о своем твердом решении уважать интересы Австро-Венгрии, вытекающие из ее нового положения, обеспеченного ей Берлинским трактатом»[1546]. Особо важное значение для Вены имели положения прилагавшегося к договору протокола, который развязывал ей руки в решении вопроса дальнейшей судьбы Боснии и Герцеговины: «Австро-Венгрия сохраняет за собой право аннексировать эти две провинции в момент, который она признает подходящим». По сути, та же участь была уготовлена и Ново-Базарскому санджаку, где стороны констатировали следующее: «Декларация, которую подписали австро-венгерский и российский уполномоченные на Берлинском конгрессе 13/1 июля 1878 г., остается в силе»[1547].

Что же касалось Болгарии, то стороны зафиксировали позицию, к которой, казалось бы, постоянно стремилась Россия:

Но на дворе был уже июнь 1881 г. Месяц назад болгарский князь Александр совершил переворот, пытаясь заморозить Тырновскую конституцию. Далее же события в Болгарии стали развиваться так, что все более тревожили российское правительство. Поворот Баттенберга в сторону Австро-Венгрии, укрепление ее экономических позиций в Болгарии рассматривались в Петербурге в качестве антирусских козней венского кабинета и нарушений им положений договора 1881 г. С большим раздражением на правителей Австро-Венгрии, Александр III согласился в 1884 г. продлить этот договор на очередные три года. А уже на следующий год болгароцентризм и антиавстрийская направленность заведут балканскую политику Петербурга в очередной тупик, с новыми метаморфозами и парадоксами. Российские правители решительно «будут противиться возможному соединению Болгарии с Восточной Румелией» под властью князя Александра, но при этом резко осудят австрийский демарш, остановивший победное шествие войск ненавистного Баттенберга по сербской территории. На такое австрийское «своеволие» из Петербурга дадут «достойный» асимметричный ответ: Баттенберга просто скинут с престола и не допустят его возвращения. И пошло-поехало… вплоть до ноябрьских 1886 г. резкостей Кальноки по адресу болгарской политики российского правительства, в связи с чем в Петербурге поднялась настоящая истерика. Участники очередной балканской ярмарки политического тщеславия снова принимались хоронить хрупкий русско-австрийский компромисс, а вместе с ним и возобновленный «Союз трех императоров».