Тем временем 25 сентября (7 октября) 1879 г. в Вене был заключен секретный австро-германский оборонительный договор[1532]. Стороны обязывались в случае нападения на одну из них со стороны России «выступить на помощь друг другу со всей совокупностью военных сил своих империй»[1533]. В ходе подготовки договора Бисмарк стремился к тому, чтобы стороны приняли на себя такое обязательство не только на случай нападения России, но и Франции. Однако с этим категорически не согласился Андраши, и Бисмарку пришлось уступить.

В той конфигурации, которую принял договор, он оказался даже более выгоден Австро-Венгрии, нежели Германии. От возможного военного выступления Петербурга, в случае резкого обострения австро-русских противоречий на Балканах, Вена страховалась поддержкой Берлина. По крайней мере, она на это очень рассчитывала. Германия же не имела с Россией региональных трений и поэтому в гораздо меньшей степени нуждалась в австрийских гарантиях. Адекватного же обязательства в отношении Парижа Берлин от Вены не добился.

Бисмарку нужна была Россия, только она могла выступить реальным гарантом незыблемости германских завоеваний в Европе. Только при нейтралитете царя Германия могла еще раз расправиться с Францией. Поэтому германский канцлер и затаскивал Австро-Венгрию с Россией в трехсторонний формат соглашения, в котором Германия могла чувствовать себя в относительной безопасности. Дворы же Вены и Петербурга демонстрировали иную мотивацию. Каждый из них ревниво стремился притянуть Берлин исключительно к себе, заручившись его поддержкой для усиления собственных позиций. И в первую очередь это относилось к австро-русскому противостоянию на Балканах.

Но в возобновляемый «Союз трех императоров» Австро-Венгрию загонял не только Бисмарк. В апреле 1880 г. на парламентских выборах в Англии победили либералы во главе с У. Гладстоном и сменили кабинет консерваторов Б. Дизраэли. Уже из документов, датированных 23 апреля (4 мая) 1880 г., — ответного письма премьер-министра Гладстона австрийскому послу в Лондоне А. Карольи и циркуляра нового госсекретаря по иностранным делам лорда Г. Гренвилла — вырисовывались контуры серьезных изменений во внешней политике Великобритании[1534].

В немалой степени волну политических новаций поднял уже упоминавшийся меморандум генерала Гордона, получивший распространение именно в апреле 1880 г. Генерал предлагал отбросить иллюзии в отношении осуществимости реформ в провинциях Османской империи и приступить к ее ускоренному разделу. По его мнению, Армения уже фактически контролировалась русскими, Англия должна была полностью подчинить Кипр и аннексировать Египет, Франция — Сирию, Италия — Абиссинию. Территориальные приращения должна была получить Греция, а Болгария — объединиться. Константинополь же должен был перейти под патронат Европы. «Я уверен, — писал генерал, — что будет вполне возможным договориться с Россией по этим вопросам»[1535].

Придя к власти, либералы Гладстона начали дистанцироваться от курса консерваторов на повсеместное противостояние России и поддержку с этой целью Турции. Следствием чего стал их более сдержанный подход к взаимодействию с Австро-Венгрией на Балканах. Гладстон в ответе Карольи даже выразил свои «серьезные опасения» по поводу роли Австро-Венгрии в этом регионе[1536]. Позднее же новый английский премьер заявил:

Уход кабинета консерваторов породил в российском правительстве немалые надежды, поэтому на подобные заявления новых британских лидеров в Петербурге реагировали с энтузиазмом. Близкая к правительству петербургская газета «Голос» разъясняла своим читателям, что «атаки германской и австрийской прессы» на новый британский кабинет «только подтверждают», что выборы в Англии расстроили многие комбинации противников России[1538].

В Вене же, в отличие от Петербурга, по поводу заявлений нового лондонского кабинета испытывали иные чувства, скорее похожие на растерянность. 23 октября (4 ноября), выступая перед австрийской делегацией рейхсрата, преемник Андраши на посту министра иностранных дел барон Г. Гаймерле обронил фразу: «…никто не тешит себя иллюзией, что европейский концерт преодолеет все трудности…»[1539]. Учитывая, как часто предшественник барона Гаймерле граф Андраши тезисом «европейского концерта» маскировал австро-английские контакты, направленные против России, то пессимизм этих слов будет вполне понятен — былое, устраивавшее Вену взаимопонимание с Лондоном явно куда-то улетучивалось. И Гаймерле ничего не оставалось, как принять правила Бисмарка и начать торговаться по поводу альянса с Россией в рамках возобновляемого «Союза трех императоров».

Бисмарк сам уведомил Сабурова об австро-германском союзе, представив его начальным звеном необходимого союза трех континентальных империй. О конкретном же содержании австро-германского договора в Петербурге не знали[1540]. К факту союза Вены и Берлина российское правительство отнеслось в целом спокойно[1541]. Каковы же будут перспективы такого союза — это во многом зависело от самого российского правительства. А оно, в очередной раз, схлестнулось с Веной по Балканам.