Сбылись пророческие слова Бисмарка и тех, кто предрекал России одни лишь беды от увлечения ее правителей судьбами балканских славян и попытками превратить их в оплот реализации своих интересов. Те, за кого сражалась Россия против Турции, выходили на орбиту самостоятельного развития. При этом молодые славянские государства были просто обречены маневрировать, используя противоречия великих держав, дабы не быть раздавленными между жерновами их интересов.

Оказался эфемерным и быстро рухнул основной стратегический расчет Петербурга — превратить Болгарию в форпост своего влияния на Балканах. Болгарские элиты не желали быть пешками на шахматной доске балканской политики царизма и дойными коровами финансовых интересов своих освободителей. Вместо форпоста для утверждения на Балканах и рубежа для захвата проливов Болгария превращалась в оборонительный вал на этом пути. Ту же роль Александр II уготовил и Румынии. Испортив с ней отношения уже в начале 1878 г., российское правительство фактически закрыло своей армии сухопутный доступ в Болгарию и к проливам. Оставался морской путь, но на Черном море у России не было современного военного флота. Его еще только предстояло создать.

Позиции России на Балканах после победоносной русско-турецкой войны стали ослабевать с каждым годом. Вплоть до начала XX в. отношения России с Болгарией и Сербией были весьма далеки от того духа боевого братства, который сложился между ними в годы совместной борьбы против Турции. И уж союзническими эти отношения никак не назовешь.

В своей книге «Россия и русские в мировой истории» Н. А. Нарочницкая пишет:

Получается, не на тех поставили? Увлеклись болгарами и упустили «стратегические» выгоды от ставки на сербов, которые, не получив русской поддержки, повернулись в сторону Вены. Но дело в том, что выгод-то никаких и не было. Если увлечение Петербурга судьбами Болгарии еще можно как-то понять — эта славянская страна ближе всего располагалась к проливам, — то заявленная Нарочницкой версия «внимания к сербскому вопросу» — это прямое и полное игнорирование балканских интересов Австро-Венгрии со всеми вытекающими отсюда крайне негативными для России последствиями. Это даже не столько окончательные похороны «Союза трех императоров» и подбрасывание до смерти напуганной Вены в цепкие объятия Берлина, сколько ухудшение русско-германских отношений. И зачем это России?..

Предвижу возражение: для создания противовеса Австро-Венгрии на Балканах в условиях, когда отношения с ней, а также с Германией были испорчены итогами Берлинского конгресса. Вдумайтесь! Россия сознательно должна была поддержать территориальные претензии к Турции маленькой Сербии ценой ухудшения отношений с двумя большими приграничными империями, одна из которых стремительно превращалась в самое мощное государство Европы. Это же самоубийственный бред, это исторический форсаж в 1914 год. И спасибо Горчакову, который, принуждая сербов уступить Вене, способствовал тому, что славянский антивенский «концерт» на Балканах, с Россией за дирижерским пультом, не состоялся. Рулить на Балканах Вене как-то было сподручней, у России же там не было никаких значимых интересов, да и с финансовыми возможностями было явно туговато. Пресекая же австрийские тенденции балканских государств, Петербург тем самым только портил свои отношения с ними, не добиваясь для себя никаких позитивных результатов, и опыт взаимоотношений с освобожденной Болгарией тому яркая иллюстрация.

Да и как российские политики стали бы настаивать на «присоединении к Сербии Приштинского края», направляя сюда свою энергию, когда они только что бездарно ее растратили, протоптавшись под стенами Константинополя. Не сумели в уникально-выгодной ситуации позаботиться о своих стратегических интересах, а теперь стали бы совать нос в чужие, занимаясь межеванием на Балканах. Это уже походило на фарс, и таким пониманием была пропитана атмосфера европейской дипломатии с начала 1878 г. В Петербурге это чувствовали, догадываясь, что за глаза их вполне могли называть «константинопольскими неудачниками». Догадывались и стыдились этого. И не поэтому ли Горчаков на конгрессе откровенно «сливал» сербов, заставляя их уступить Андраши?

Тем не менее на Берлинском конгрессе петербургское увлечение игрой в балканское равновесие с антиавстрийским уклоном было только ослаблено, но не изжито. Последствия же этого наглядно продемонстрировала история с Балканским союзом. Он выстраивался Петербургом в противовес не столько Стамбулу, сколько Вене. И явился не инструментом в решении Россией своей вековой задачи — овладения черноморскими проливами, — а картой в ее антиавстрийской игре. Спросите, в каких целях? А вот это, лично для меня, вообще за гранью разумного понимания.

В результате карта оказалась битой. Вместо союза с Турцией Балканский союз принялся доделывать то, что побоялись осуществить русские политики и генералы в начале 1878 г., -загонять турок обратно в Азию. Петербург же снова оказался к этому не готов… Российские правители не стали совместно с болгарами и сербами планировать захват Константинополя, Босфора и Дарданелл, а принялись добиваться выгодного изменения режима проливов в переговорах с турками при опоре на своих новых «друзей» — французов и англичан. Неистовые в своем наступлении на Константинополь, болгары оказались в этой схеме чуть ли не в стане опаснейших противников. И в который раз — провал политических расчетов Петербурга, а в выигрыше — снова Лондон.

Таким образом, антиавстрийская направленность балканской политики Петербурга только осложняла выгодное для России решение вопроса о проливах. Ставка же на Болгарию полностью провалилась, и российской дипломатии, как и туркам под Чаталджой, пришлось попотеть, чтобы предотвратить захват Константинополя болгарской армией.

А как после завершения русско-турецкой войны вопрос о проливах рассматривался в Петербурге? Тема эта достаточно изучена в отечественной историографии, и поэтому я остановлюсь на наиболее существенных моментах[1503].

В ноябре 1879 г. «Таймс» недоумевала: почему сейчас «мы не можем быть в хороших отношениях с Россией, если русские хотят того же»?[1504]. Газета явно замалчивала то, что уже полтора года мог не понимать только весьма близорукий британский политик: крупно проиграв по вине собственных правителей в 1878 г., Россия могла быть весьма опасной в своей затаенной обиде.