Работа Ленина над основами большевистской военной программы сопутствовала процессу практического претворения в жизнь программы Гинденбурга в Германии и, наконец, ее «пробивания» на законодательном уровне в форме «Закона о вспомогательной службе», чрезмерный радикализм которого позже признал сам Людендорф. После написания и неведомо какого первого применения текста на немецком языке в сентябре, затем легкой переработки и перевода на русский в октябре Ленин в декабре 1916 г. — параллельно с принятием и изданием «Закона о вспомогательной службе» — поместил русский вариант во второй выпуск «Сборника „Социал-демократа“»[2029] под полемическим заголовком «О лозунге „разоружения“». Только через год после возникновения немецкого варианта этой программной статьи В. Мюнценберг опубликовал его в 9-м (сентябрьском) и 10-м (октябрьском) номерах своего журнала «Интернационал молодежи» («Jugend-Internationale») под первоначальным названием «Военная программа пролетарской революции». Обосновывал он публикацию тем, что Ленин, который тогда уже, скрываясь в Финляндии, готовил переворот в российской столице, изложил здесь «значительную часть своей политической [!] программы».

В этой статье, выдержанной в форме меморандума, Ленин решительно выступал за сплошную милитаризацию общественной и частной жизни в духе программы Гинденбурга и представлял свою партию как единственную из социалистических партий, которая безоговорочно такую программу приветствует и стремится осуществить. Он показывал немецкому адресату своего послания, что он один — возможный союзник нового ВК среди революционных партийных лидеров и только его партия — по-настоящему боевая организация, приемлющая войну и ее распространение на все сферы социальной жизни (вплоть до военной обязанности женщин и военного обучения детей и подростков), среди европейских социалистов. Тем самым он предоставлял себя в распоряжение нового «сильного человека» Германии в качестве партнера-единомышленника в его борьбе за национальные и международные цели, пока они служат уничтожению империалистической буржуазии. Всем прочим социалистическим группировкам, включая сторонников «Юниуса» (Розы Люксембург) и группу «Интернационал» Карла Либкнехта, Ленин приписывал скрытый или явный пацифизм. Он порицал их стремление к разоружению как несоциалистическое и утверждал, что не разоружение, а вооружение должно стоять на повестке дня революционной борьбы.

В частности, Ленин настаивал, что угнетенный класс должен стремиться научиться владеть оружием, иметь оружие, дабы победить, экспроприировать и навсегда обезоружить буржуазию. Милитаризацию народа, его женщин и детей он называл «прогрессивной», подчеркивая, что она полностью отвечает интересам большевиков: «…тем лучше! Скорее вперед! Чем скорее, тем ближе к вооруженному восстанию против капитализма». Ведь если теперь «милитаризация проникает собой всю общественную жизнь», то это как нельзя лучше для его партии, которая хочет вести борьбу против буржуазии «собственной страны». Вновь цитируя Клаузевица («Теоретически было бы совершенно ошибочно забывать, что всякая война является только продолжением политики другими средствами»), Ленин признавал идущую войну «естественной» и «неизбежной» и предлагал российский пролетариат под руководством своей партии в военные партнеры германскому ВК ради уничтожения капитализма у себя в стране — ради «возмущения рабочих… их братания в окопах… их надежд на революционное использование оружия против империалистической буржуазии их „собственных“ стран».

Данным меморандумом Ленин передавал неназванному немецкому адресату предложение поддержать военные усилия 3-го ВК в России, внедрив среди своих партийных кадров его суровый милитаризм, при условии предоставления в необходимом количестве оружия, средств обучения и денег. Он обещал не только немедленно начать гражданскую войну против империалистической российской буржуазии, как только российский рабочий класс будет достаточно вооружен, но и, развернув пропагандистскую кампанию, обезвредить посредством диффамации противников среди социалистических партий Германии и Запада, ставивших 3-му ВК палки в колеса. Он ловко связал мнимые классовые интересы российского пролетариата с военными целями Людендорфа, одобряя усиленную милитаризацию как прогрессивную, а войну как справедливую, т. е. служащую этим интересам.

Предложение как нельзя лучше отвечало потребностям Людендорфа — при условии сохранения в силе договоренности Парвуса с Лениным о вынесении Германии за скобки большевистской пропаганды на время войны. В результате, по-видимому, все ограничения, наложенные на поддержку и субсидирование Ленина 2-м ВК, были сняты, поскольку «осенью 1916 г.» большевистские пропагандисты развернули «бурную деятельность»[2030] во всех сферах подготовки революции[2031]. Особенно резво выходили на свет из тьмы прежнего подполья проповедники поражения России в рядах русской действующей армии. Военные агенты Ленина — Крыленко, Раскольников, Фрунзе, Сахаров, Мясников (Мясникян), Семашко, Рошаль и многие другие — рьяно взялись за дело в стратегически важнейших частях армии и флота. Они пользовались полной поддержкой Ленина, который на страницах своего «Социал-демократа» призывал солдат и матросов поворачивать оружие против собственного правительства, создавать группы для вооруженного сопротивления местной власти и «брататься» с вражескими войсками. Воздействие их агитации стало доставлять все больше проблем российскому армейскому командованию. Если 18 апреля 1916 г. командующий армиями Юго-Западного фронта Брусилов после братаний на Пасху, поначалу будто бы стихийных, отдал приказ о борьбе против братания с врагом[2032], то 22 октября он в секретном письме начальнику Генштаба настоятельно рекомендовал принять меры для пресечения «преступной… революционной пропаганды», которая процветает в некоторых подразделениях, подрывает дисциплину и все шире распространяется среди солдат[2033].

В столице пропагандисты большевиков и межрайонцев с октября 1916 г. подняли стачечную волну, грозившую разрастись до всероссийских масштабов, которая пошла от предприятий тяжелой и военной промышленности, захватила работающие на армию текстильные и хлебоперерабатывающие предприятия и вскоре докатилась до пекарен и кондитерских. Партийные руководители-ленинцы «осенью 1916 г.» нелегально вернулись в Петроград, как, например, Шляпников из Стокгольма, с новыми директивами и пустили в ход все рычаги для оживления забастовочного движения. Развернувшаяся кампания, начало которой положили крупные октябрьские забастовки, выказывала явные признаки преемственности с июльскими стачками 1914 г. С большевистской точки зрения, число рабочих, принявших участие в стачках, приближалось «к числу бастовавших в июльские дни 1914 года, а движение носило исключительно политический характер» и «по существу» было «первым за время войны открытым революционным выступлением… против старого порядка»[2034].