— Я напишу: «Имеет склонность к злоупотреблению спиртным. Так, такого-то числа во время общественного мероприятия ему в присутствии старшего преподавателя Шориной Э-Эс было сделано замечание заведующим кафедрой о том, что он находится в состоянии опьянения». Вы говорите, что не развратник — морально устойчивый, как сейчас говорят? Но никто из наших сотрудников, и Вы сами, в том числе, не будет отрицать, что Вы открыто ухаживаете за всеми хорошенькими кафедральными женщинами. Ведь верно?

Ампиров вопросительно уставился на меня с торжествующим видом.

— Ухаживаю? Откуда Вы взяли? Это уже клевета, уважаемый Валентин Аркадьевич! — неподдельно возмутился я.

— Нет, не клевета! Как Вы улыбаетесь им! Как шутите с ними! Острите! Рассказываете пикантные истории! Даже поглаживаете при разговоре! Как спешите помочь! Что, не так?! — наступал он с уверенностью в скорой победе.

— А причем здесь ухаживания? Вы что, имеете сведения, будто я кого-либо из них в постель тащил? — искренне возмутился я.

— Но это и есть ухаживания! Со мной же Вы так себя не ведете! — продолжал он свой натиск.

— Валентин Аркадьевич, они же женщины! А Вы, прошу прощения, к прекрасному полу не принадлежите! — выкрикнул я в сердцах.

— Вот-вот! Я и напишу Вам в характеристике: «Имеет слабость к женскому полу. В сотрудницах видит не коллег, а прежде всего женщин — объект для сексуального общения»! А уж кафедра проголосует — в этом я Вас уверяю!

— Пишите, что хотите. Только правду, а не клевету! Против клеветы я бороться буду! Если я в ответ Вам молчал до сих пор, то теперь мне терять нечего! Уверяю Вас, я сумею за себя постоять! Я не толстовец и под Ваш удар не стану подставлять вторую щеку! — орал я в исступлении.

— Правду, говорите? — закричал Ампиров, брызжа слюной. — А что такое правда? Главное, чтобы этому люди поверили!

Такая наглость со стороны шефа повергла меня не в ступор, как я опасался, а наоборот — в состояние дикого гнева. Я почувствовал, что вот-вот утрачу контроль над собой и тогда стану способен на отчаянные поступки. Могу шефу и в физиономию зацедить. Чтобы до этого не дошло, я вскочил со стула и выпалил:

— Валентин Аркадьевич! Да пишите хоть что я — враг народа! Что хотите пишите! Плевать я хотел на Ваши характеристики! Хоть я сейчас и во взвинченном состоянии, я все равно иду к секретарю ректора с заявлением в двух экземплярах! Попрошу ее расписаться на втором!

Подбежав к двери, я ударил в нее ногой, и она с шумом распахнулась. Я выскочил из кабинета и, едва не сбив с ног идущую по коридору студентку, чуть не бегом помчался в направлении ректорского крыла. А сзади до меня донесся надсадный крик Ампирова:

— Дверь за собой надо закрывать!

На заседании кафедры, которое, как и обещал Ампиров, состоялось на следующий день, до утверждения моей характеристики дело так и не дошло. Переходя к этому вопросу, Ампиров посмотрел на часы и по-деловому спросил:

— Геннадий Алексеевич, Вам нужна характеристика?

— Нет, Валентин Аркадьевич. Я же Вам говорил накануне, — сказал я, вставая.

— Тогда есть предложение снять этот пункт с повестки дня. Кто-нибудь возражает? Нет?

Присутствующие молчали, с любопытством посматривая в мою сторону. Взглянув на их лица, на некоторых из них я прочел дикое желание посмотреть бесплатный спектакль. Другие сидели с угрюмым видом, понимая, что каждый может оказаться в моем положении.

— Снимается. Садитесь, Геннадий Алексеевич, — отчеканил Ампиров с подчеркнутой вежливостью.

Чувствовалась режиссура Шориной.

Юлий Гарбузов

5 мая 2006 года, пятница

Харьков, Украина

38. Поймал на слове (Не закончено)

— Геннадий Алексеевич! Вы уже написали разработку по постановке эксперимента с телевизионным исследованием канала?

— Разработку? Нет, конечно! — Как! До сих пор прохлаждаетесь? Вы что, специально решили меня до инфаркта довести? Когда это уже кончится?! И кончится ли?! Вы окончательно разложились!

— Вы же велели, цитирую: «похерить этот эксперимент и заняться отчетом по передаче цифровой информации»! Помните?

— Вы лжец! Ничего такого я Вам не велел! Я сказал отложить на потом, после отчета сделать! А отчет мы уже неделю, как сдали!

— Нет! Именно так Вы мне велели! Что же Вы теперь от своих слов отказываетесь?

— Вы мне бросьте эти грубости! Ни хера не делаете и выкручиваетесь тут! Вы лодырь! Бездельник! Второй Балабанов!

— Ах, Вы вот какими словами бросаетесь! Сейчас! Минуточку, уважаемый Валентин Аркадьевич!

Я выскочил из кабинета Будника-Ампирова и распахнул дверь своей рабочей комнаты. Зная наперед, что Ампиров рано или поздно вспомнит о телевизионном эксперименте именно таким образом, я держал его недавнюю записку в папке под рукой. Через несколько секунд я ворвался к Ампирову.

— Вот, сами посмотрите! Вашей рукой написано? Так что же Вы сознательно травите меня? После того, как сами написали: «Это все похерить!»

Ампиров беспорядочно заерзал на стуле, стал бессмысленно открывать и закрывать ящики стола, перебирать какие-то бумажки. На его глазах заблестели слезы, и он заорал срывающимся голосом:

— Я Вас считал порядочным человеком! А Вы вот — меня на слове ловите! Идите! Я не хочу с Вами разговаривать! Делайте, что хотите!

Юлий Гарбузов

39. Метизы и спирт (Не закончено)

Придя на кафедру, я увидел на столе записку, наскоро написанную рукой шефа: «Г. А.! Как толь- появ-, зайд- ко мне. С ув., В Ампиров». Шеф по обыкновению не дописывал слова. Но я знал, что здесь следует читать: «Геннадий Алексеевич! Как только появитесь, зайдите ко мне. С уважением, В. Ампиров».

Посещение кабинета Ампирова не ассоциировалось ни с чем приятным. Я решил, что лучше получить все сразу и сполна, не откладывая, чем нервничать в ожидании. Войдя в кабинет шефа, я застал его говорящим по телефону. Не делая паузы в разговоре, он одним кивком головы и поздоровался, и предложил мне сесть, что я и сделал. А шеф, отчаянно жестикулируя, продолжал разговор:

— Нет, Вы обязаны вернуть нам этот дюраль! Это получено нами по линии Минобороны, уважаемый Павел Васильевич! Если Вы не знаете, что творится у Вас на складе, то мы здесь непричем! Как это — они раньше? Им позвонил завсклад — вот и раньше! А я только сегодня узнаю, что дюраль, из-за которого стоит правительственная работа, получен другой кафедрой, никакого отношения к нашей работе не имеющей! Если Вы не дадите команды вернуть немедленно, я пойду вверх вплоть до министра, слышите? И Вам — уж это я обещаю — не поздоровится!

Он резким движением бросил трубку и тут же улыбнулся.