немецких журналах, а значительно позже в РИСИ, в своих лекциях для студентов ПГС, использовать передовой опыт ФРГ по современной инвентарной объёмно-переставной опалубке. В середине мая в Москве впервые проходила международная выставка «Химия-70», которую я посетил, будучи в командировке; в австрийском павильоне свободно общался без переводчика со специалистами, приценивался к их прекрасным РН-метрам, компактным приборам для определения щелочной среды в бетонной смеси; расспрашивал об исследовательских низкотемпературных холодильных камерах; собирал материалы о новинках по эффективным бетонам, применяемым во время возведения ж/б фундаментов под металлические стойки для канатных дорог в Альпах; разговаривать с австрийцем иногда было трудно, не всегда мог разобрать быстро сказанные им слова, просил произнести их медленнее; и вот я уже разобрал три-четыре слова – надёжные опорные столбы, на которые могу уложить брусья своего ответа; теперь иностранец обрадован – он всё понял.

В немецком павильоне меня встретил высокий седовласый сотрудник весьма пожилого возраста, но подвижный, энергичный; на нём был дорогой костюм, белая рубашка, галстук с заколкой, украшенной несколькими бриллиантами; я представился, отбарабанив выученный перед экзаменами длинный текст (моя работа, специальность и пр.); немец улыбнулся, показав два ряда металлических зубов, и сказал на хорошем русском языке: «Вы прекрасно говорите по-немецки!»; мне польстило, как он это сказал, теперь продолжили разговор на русском; я расспрашивал о холодильном оборудовании, в частности, сказал, что в нашем НИИ есть большая 8-кубоая холодильная низкотемпературная камера до минус 65 градусов, производства ГДР; немца из ФРГ это удивило; я хотел уходить, как вдруг, вспомнил: в моём портфеле было несколько кедровых шишек, которые я вёз из Сибири друзьям; одну шишку подарил немцу; рассматривая её, он начал спрашивать, каким образом дома можно посадить семена и вырастить кедровое дерево, но я не мог это объяснить; тогда он с самодовольным видом стал говорить: «Я – коммерсант, живу под Мюнхеном, имею виллу с большим участком; у меня хобби: бывая в поездках по странам мира, привожу домой саженцы и семена местных экзотических растений; теперь уже есть около 60 деревьев, но сибирского кедра нет; но у меня есть друг, ботаник, он поможет мне»; поблагодарил за подарок, и попросил не уходить, а сам скрылся за дверью; я стал ждать, времени мало, хотел уйти, но девушка – переводчица сказала, что это не принято на западе, надо обождать; когда дверь отворилась, я увидел немца, который нёс такую высокую стопку буклетов и брошюр, что не видно было его головы; вывалил всё на стол, я начал перебирать материалы, откладывал ненужное; среди всего было много экземпляров детских настольных игр, которыми набил свой портфель и привёз в Красноярск; однако немцы в качестве рекламы (мы тогда с этим не были знакомы) указывали название фирмы; например, при игре в «пятнашку» на каждой клавише, которую игрок переставляет пальцем, было чётко написано «Хёхст (Hohst)»; я знал этот крупнейший в мире химический концерн, выпускающий изделия из пластмассы, краски, газы, а также военную продукцию.

Когда ехал на метро домой, вспомнил немца, его совершенно невыразительное лицо, какое-то мёртвое с дежурной улыбкой; мне не понравилось в его рассказе явно выраженный апломб, высокопарность, хвастовство, которое он неудачно скрывал под ложной скромностью, его самодовольство и превосходство (Ich bin Kommersant!); неудобно было спрашивать, откуда вальяжный немец так хорошо знает русский; я подумал: «Возможно, он был в плену в Рубцовске, где многие немцы выучили русский»; ведь прошло всего лишь 25 лет после войны, в которой гитлеровцы пытались поработить наших людей, творили зверства, заставили страдать буквально каждого из оставшихся в живых, а десятки миллионов мирных людей были убиты. Теперь выросло новое поколение немцев, мы знаем, что они покаялись, прокляли гитлеризм; умом понимаем это и одобряем; однако ведь есть и сердце, из которого нельзя вытравить память; известный российский писатель-фронтовик, 95-летний Даниил Гранин, выступил в январе 2014 г. в здании Рейхстага, немецком парламенте, в ежегодный Час памяти жертв нацизма, и в 70-летнюю годовщину ленинградской блокады; глядя в глаза немцам, он сказал: «Мы простили, но ничего не забыли». В сознании моего поколения, пережившего военные годы, навсегда останется невольное неприятие к немцам; например, когда находишься в Германии и утром подходишь к окну, вспоминаешь оккупацию наших разрушенных городов, невольно возникает мысль: «… в городе – немцы».

К сожалению, знание языка, не имея постоянной практики, быстро забывается, уже к концу года оно почти исчезло; однако через 15 лет я был удивлён, когда впервые попал в ГДР в составе Иркутской тургруппы; находясь в окружении немцев в Лейпциге, Дрездене и особенно в Веймаре, где я в архитектурно-строительном институте посетил родственную мне кафедру ТСП, вдруг начал вспоминать слова и даже выражения, которые были, вероятно, где-то спрятаны в голове, и они помогли мне общаться с немецкими коллегами-преподавателями. И ещё, вернусь к выставке, но не по теме. Перед закрытием, когда я шёл к выходу, увидел на аллее милицейские машины и сотрудников в штатском, которые останавливали посетителей, шедших по тротуару, оттесняли их подальше от дороги; это было необычно, я остановился и стал наблюдать; навстречу медленно ехала Чайка, было видно через стекло, как на переднем сидении человек, приложив трубку к уху, разговаривал по радиотелефону, о существовании которого я узнал впервые; на заднем сидении расположился премьер Косыгин, его внешность уже сильно отличалась от той, что видел в Красноярске десять лет назад в 1961 году на моём строительном объекте М 8 п/я 121 (об этом писал ранее); Чайка проехала, движение людей возобновилось, … такие были времена.

IV

Побывав в Ачинске на АГЗ, я ознакомился с производством соды и поташа, выделяемых из промежуточного продукта – содопоташевой смеси (СПС); впервые о ней узнал из краткой публикации Владивостокского исследователя Ардеева; эта продукция АГЗ представлялась мне хорошей основой для применения в строительстве; я хотел в диссертации исследовать свойства бетонов с новыми противоморозными добавками, а практический опыт применения известных химдобавок у меня имелся (Берёзовка).

Я собирался поступить в аспирантуру НИИЖБа, но Петрусев и другие коллеги, с которыми успел познакомиться, отговаривали меня от поступления в заочную аспирантуру, рекомендовали работать над диссертацией в качестве вольного соискателя учёной степени, т.е. без каких-либо обязательств по срокам; однако Колупаев советовал никого не слушать, и обязательно поступать в аспирантуру, которая дисциплинирует заочного аспиранта, контролирует и не даёт расслабляться. И то верно, многие руководители лабораторий нашего института готовили диссертации по 8-10 лет, а ведь за это время кто-то может опередить, усилия пойдут прахом, как это случилось с преподавателем РИСИ Шленёвым, когда один шведский исследователь защитил диссертацию по теоретической механике раньше него на полгода; да