такое событие было возможно без измены или, по крайней мере, без непростительных ошибок главного вождя» (Богданович. Т. 3. С. 259–260).

Почти одновременно две вести дошли до императора Александра 22 июля, когда он из Москвы прибыл в Петербург: французы вошли в Смоленск, князь Багратион не может согласиться с действиями Барклая де Толли и просит его перевести хотя бы командиром полка и отправить в Молдавию или на Кавказ, а князь Шувалов обратился с письмом к императору с покорнейшей просьбой назначить нового главнокомандующего русской армией. Император созвал военную комиссию в составе генерал-фельдмаршала графа Салтыкова, генерала Вязмитинова, генералов графа Аракчеева и Балашова, тайных советников князя Лопухина и графа Кочубея, на которой решался этот вопрос. Собравшиеся генералы и ответственные лица хорошо знали, что Александр I считал генерала Кутузова больным и старым и противился назначению его на высокий пост, хотя отмечал его военный опыт и стратегическое мышление. Комиссия единогласно рекомендовала назначить Кутузова главнокомандующим русской армией. Но этого было еще недостаточно. Аракчеев и Балашов убедили императора принять правильное решение. Так Кутузов стал главнокомандующим русской армией.

Кутузов два месяца войны наблюдал за действиями двух армий под командой военного министра Барклая де Толли и князя Багратиона, генералов очень разных и по темпераменту, и по дальновидности. Он сделал свои выводы. Он думал и о противнике, Наполеон искал сражения и в Италии, и в Пруссии, и в Австрии, во всех сражениях он побеждал, а потом предлагал заключить мир на унизительных условиях для проигравших битву. Так было и со шведским королем Карлом ХII. Во время Северной войны, столкнувшись со шведами в Польше, Петр I созвал своих генералов Шереметева, Меншикова, Репнина и спросил, что нам делать, когда шведы вторгнутся в пределы нашего государства. И, кажется, Шереметев высказал правильную мысль, что мы, столкнувшись со шведами в Польше, должны отступить вглубь России, поляки в случае неудачи не поддержат русскую армию. А отступая до решительного сражения – разорять противника на переправах легкими отрядами. Вот под Полтавой дали решительный бой, разгромив шведов, это хороший пример. К тому же Наполеон и его маршалы вряд ли знают, что такое стужа русской зимы, предполагали разделаться с русскими до осени и не запаслись теплой одеждой. Так что тактика русского командования в войне с Наполеоном была давно продумана. Да и в штабе императора Александра не раз шутили, что при наступлении Наполеона русские войска будут отступать. «Далеко ли?» – шутили одни. «Как угодно будет Наполеону, хоть до Волги», – ехидно отвечали офицеры штаба.

Кутузов знал, проживая последнее время в Петербурге, и о теоретических разработках ведения войны с Наполеоном. Записок о будущей войне у императора накопилось около двадцати, были наступательные разработки, но большинство оборонительных. В августе 1810 года князь Волконский представил императору Александру «Записку о способе вести войну против Наполеона» майора Вольцогена. В январе 1811 года граф Николай Семенович Мордвинов представил императору Александру еще одну записку о ведении войны против Наполеона французского графа д’Аллонвиля – план, изученный не только императором, но и графом Барклаем де Толли. В основном оба плана сходились в одном: противопоставить быстрым наступательным действиям Наполеона медленную и продолжительную войну, избегать генеральных сражений, отступать внутрь страны, изматывать противника мелкими сражениями.

В письме графу Румянцеву полковник Чернышев, сказав, что, Наполеон, в случае войны против России, как и во всех веденных им войнах, будет стремиться к быстрой развязке дела, и, заметив, что всегда должно делать противное желанию неприятеля, подчеркнул: «Необходимо продлить борьбу по возможности. <…> Должно вести медленную, нерешительную войну, удерживать неприятеля, пользуясь каждою преградою…»

И князь Куракин, почти в то же время, предлагал: избегать решительных сражений, ограничиваться малою войною, подобно тому как было в Испании, и истреблять голодом огромные массы, против нас направленные» (Богданович. Т. 3. С. 178–179).

8 августа 1812 года император Александр в Зимнем дворце объявил князю Кутузову о назначении его главнокомандующим всеми русскими армиями и ополчениями.

Пока князь Кутузов ехал к армии, около Смоленска Барклай де Толли, князь Багратион и Наполеон маневрировали войсками, точно распределяя свои оборонительные и наступательные бои. «Неверовский отступал как лев», – писал граф Сегюр в своих воспоминаниях. Ошибался в своих маневрах Мюрат. Князь Багратион приказал Раевскому вернуться к Смоленску и оказать помощь Неверовскому. Так один за другим предстали герои Бородинской битвы при защите Смоленска. Появляются Ермолов, Коновницын, Лихачев, Канцевич, Скалон, Дохтуров, братья Тучковы, Орлов-Денисов…

При отступлении дух русского войска не угасал, особенно это чувствуется по письмам генералов. Князь Багратион писал графу Аракчееву (скорее всего, в июле 1812 года, как предполагает публикатор его великий князь Николай Михайлович): «Милостивый Государь, граф Алексей Андреевич, я ни в чем не виноват! Растянули меня, как кишку, сперва по кордонному. Неприятель ворвался к нам без выстрела, мы начали отходить, не ведаю за что. Никого не уверишь ни в армии, ни в России, чтобы мы не были проданы; я один всю Россию защищать не могу. 1-я армия тотчас должна отойти и наступать к Вильне непременно, чего боятся. Я весь окружен и куда проберусь, заранее сказать не могу, что Бог даст, и дремать не стану, разве здоровье мое мне изменит, уже несколько дней очень плохо чувствую. Я вас прошу непременно наступать на неприятеля, а то худо будет и от неприятеля, и, может быть, и дома, шутить не должно, и русские не должны бежать. Это хуже пруссаков мы стали. Я найду себе пункт продраться, конечно, и с потерею. Но вам стыдно, имевший взад укрепленный лагерь, фланги свободны, а против вас слабые корпуса, – надо атаковать. Мой хвост всякий день теперь в драке, и на Минск, и на Вилейку мне не можно пройти от лесов, болот и мерзких дорог. Я не имею покоя и не живу для себя, Бог свидетель, рад все делать, но надо иметь совесть и справедливость. Вы будете отходить назад, а я все пробивайся! Ежели для того, что фигуру мою истрепать, то лучше избавить меня от ярма, которое на шее моей, а пришли другого командовать. Не за что войска мучить, без цели, без продовольствия. <…> Наступайте, ради Бога, войска ободрятся; уже несколько приказов дали, чтобы драться, а мы бежим! Вот вам моя откровенность и привязанность к Государю моему и Отечеству моему. Если не нравится, избавьте меня, а я не хочу быть свидетелем худых последствий. Хорошо ретироваться 100 верст, а не 500! Видно, есть злодеи Государя и России, что гибель нам предлагают. Итак, прошением я вам