«что радовались, когда ему сделался удар, от которого рот и глаза покривились, жалели все, что он оправился» (Русская старина. 1885. № 9. С. 398).

Во время войны при главной квартире русской армии находился в звании великобританского комиссара сэр Роберт Вильсон, в его свите были лорд Терконель, Даусон, Люиз и другие английские уполномоченные, с которыми русская делегация подписала мирный договор, по нему Великобритания должна была выдать России субсидию в 4 миллиона 200 тысяч рублей на текущие расходы. Роберт Вильсон внимательно наблюдал за всем, что происходило в русской армии. Человек мудрый, впоследствии он оценил, что, отдав Москву Наполеону, оставив ее без продовольствия и пожарами уничтожив ее, великий полководец осуществил гениальное решение. Отдать город – это не значит проиграть войну. Вскоре Наполеон понял, что ошибся в расчетах – никто из русских не пал на колени и, униженный, не попросил заключения мира. Роберт Вильсон рассматривал все происходящие события только с точки зрения англичанина, впадая иной раз в односторонние крайности. С восхищением Роберт Вильсон описывает, как граф Ростопчин самолично поджигает собственную усадьбу с прекрасным зданием барского дома. В письме императору 21 сентября (3 октября) 1812 года Роберт Вильсон из главной квартиры сообщает, что «наши дела здесь и по сие время имеют вид наиблагоприятнейший. Движения неприятеля послужили к открытию его слабости, и разные частные успехи вообще много уменьшили его силу… Я сообщил лорду Каткарту описание подвига, который совершил гр. Ростопчин и который соединяет в себе честь народа с личною славою. Ваше Величество не можете иметь ни малейшего опасения насчет судьбы империи, которая производит таковых патриотов…» (Отечественная война в письмах современников (1812–1815 гг.). М., 2006. С. 162–163).

А чуть ранее, 3 июля 1812 года, император Александр писал графу Ростопчину: «Настоящие обстоятельства, по последствиям своим весьма важные, подвигли уже нас призвать, во имя Отечества, верноподданных наших, в различных их сословиях и чиносостояниях, к принятию участия в мерах и усилиях, потребных как на охранение благосостояния империи нашей вообше, так и на ограждение собственной каждого безопасности». И тут же император излагает надобности для армии: «Нужно собрать немаловажное число волов, как для подъема воинских тягостей, так и для продовольствия храбрых наших воинов» – и множество других потребностей. А на следующий день император поздравляет Ростопчина с заключением мира с Турцией. Затем министр полиции Балашов сообщает графу Ростопчину о том, что необходимо собрать всем сословиям миллион рублей, и перечисляет, на кои нужды пойдут собранные деньги.

8 июня 1812 года из Волковыска князь Багратион собственноручно сообщает императору Александру:

«Государь! От преданности доношу: не отнимайте у воинов твоих дух; прикажите нам собраться у Гродно и нанесть удар по врагам. Всякое отступление ободряет неприятеля и дает ему великие способы в краю здешнем, а у нас отнимет дух. Жаль истинно, и последствия будут самые пагубные. Чего нам бояться и маневрами методическими изнурять армию? Неприятель, собранный на разных пунктах, есть сущая сволочь, а мы твои, великий государь! Чего опасаться? Ты с нами, а Россия за нами. Прикажи, помолясь Богу, наступать, а ежели отступать станем, они во многих пунктах войдут и возмутят; тогда больше восстанут и австрийцы, и мир турецкий не будет прочный. Хлеба достанет в том, вас уверяю, а до нового недалеко. Иначе он всем воспользуется, а мы потеряем и славу и честь, для того, что всякое отступление в своем краю есть ослабление души и сердца всех твоих верных детей. Мы тебя любим, ты нам дорог, государь! Прошу яко Бога моего не щадить нас и двинуться на врагов. Я присягал тебе служить верно, и мы твои. Иноверцы не могут так усердно судить, ибо они ничем не рискуют, а мы всем. Военная система, по-моему, та; кто рано встал и палку в руки взял, тот и капрал.

Всемилостивейший государь! Я дерзаю писать то, что чувства мои и вера к вам диктует.

Повергаясь подножию Вашего Величества есмь верноподданный».

За полтора месяца боевых действий армия Наполеона в боях и стычках утратила около 100 тысяч солдат и офицеров, достигнув Смоленска. У Барклая де Толли возникла мысль сразиться с Наполеоном за Смоленск, а вскоре после этого продолжать отступление; князь Багратион задумал сражаться за Смоленск до последней крайности. «Надеюсь, – писал он императору, – что военный министр, имея пред Смоленском готовую к действию всю 1-ю армию, удержит Смоленск. А я, в случае покушения неприятеля пройти далее на Московскую дорогу, буду отражать его».

Так две позиции русских генералов четко обозначилась в самом начале войны с Наполеоном – наступательная князя Багратиона и оборонительная Барклая де Толли.

5 августа 1812 года корпуса 1-й и 2-й армий выступили по Московской дороге, для обороны Смоленска приготовилась дивизия Неверовского, егерский полк Раевского, дивизия Коновницына, дивизия Лихачева, дивизия Канцевича, драгунские полки Скалона. В тот же день построились к бою три дивизии маршала Нея, пять дивизий маршала Даву, две дивизии князя Понятовского, кавалерия Мюрата, всего 140 тысяч солдат и офицеров. Французы дважды штурмовали Смоленск, сопровождая атаки усиленной канонадой из 150 орудий. Русские войска отчаянно сопротивлялись, а французы несли неисчислимые потери. Вопреки мнению почти всех генералов и князя Багратиона, Барклай де Толли приказал отступать к Дорогобужу.

Вооруженные стычки продолжались и в последующие дни, в Смоленск вошли французы, пожары уничтожили много домов, мирные жители искали пристанища. А Наполеон начал думать, не пора ли заботиться о зимних квартирах. Генерального сражения так и не произошло. У Наполеона оставалось еще 150 тысяч против 105 тысяч.

«Не то было в нашей армии: разногласие между Барклаем де Толли и подчиненными ему генералами усилилось после отступления из Смоленска: упрекали Барклая в нерешимости действий, и даже некоторые, заподозрив его в измене, хотели, чтобы главное начальство было передано Беннигсену; другие предпочитали князя Багратиона, – писал М. Богданович. – Многие, не ограничиваясь желанием иметь нового главнокомандующего, считали нужным устранить министра иностранных дел, графа Румянцева, который, по их мнению, стремился к прекращению войны покорством Наполеону. Как доведение таких желаний до сведения Государя не могло быть ему приятно и подвергло бы немилости каждого из подданных, который отважился бы сделать подобные предложения своему Монарху, то влиятельнейшие из наших генералов решились склонить к тому английского генерала Вильсона, который, на пути из Константинополя, прибыл в главную квартиру Барклая и находился при ней во время отступления армии от Смоленска… Вильсон изъявил согласие передать Государю «желание всей армии»… Действительно – не только армия, но и вся Россия, оскорбленная вражеским вторжением, небывалым в продолжение целого столетия, не верила, чтобы