великого полководца, но на моей стороне – пространство и время. Во всей этой враждебной для вас земле нет места, которое я оставил бы без сопротивления, прежде нежели соглашусь заключить постыдный мир. Я не начну войну, но не положу оружия, пока хоть один неприятель будет оставаться в России.

Присутствуя при этом разговоре, граф Румянцев убедился в том, что давно зревшая война вот-вот начнется. Конечно, Россия выстоит, все дворянство и купечество готово поддержать Отечество денежными пожертвованиями, есть войска, есть гвардия, есть такие полководцы, как Кутузов. Румянцев продаст орден Почетного легиона, который вручил ему сам Наполеон, продаст все иностранные ордена, попросит закупить у Англии стрелковое оружие на 25 тысяч рублей, и так сделает чуть ли не каждый дворянин или купец. Россия выстоит и победит. Но зачем проливать кровь своих подданных? Ради того, чтобы объявить себя императором всей Европы? Остались непобежденными только Великобритания, Испания и Россия. Граф Румянцев попытался убедить императора Александра хотя бы отсрочить начало войны, но не получилось – император Александр, три-четыре года обнимавшийся с Наполеоном, теперь думал по-другому.

6 мая 1812 года генерал-адъютант и адмирал Павел Васильевич Чичагов, получив с апреля текущего года назначение главнокомандующего Молдавской (Дунайской) армией, одновременно с этим став главным начальником Черноморского флота и генерал-губернатором Молдавии и Валахии, задумался о том, что сделал на этом посту его предшественник Михаил Кутузов. Просмотрев подписанные Кутузовым документы, адмирал Чичагов был недоволен и заключенным миром, и замедлением действий вверенной ему армии. И об этом он известил русского императора и канцлера, министра иностранных дел графа Румянцева. В одном из первых писем императору адмирал Чичагов напоминал ему, что подписаны только предварительные условия договора, но не сам договор. После мирного договора с турками нужен был еще договор оборонительного и наступательного союза с Турцией. А пока Чичагов отпустил в отечество пашу, которому надо было платить в день 15 дукатов, и татарского султана, ему надо было платить 10 дукатов. Кроме того, Чичагов возвратил туркам часть пушек. Пытался начать переговоры с английским посланником в Константинополе лордом Каннингом. Собрав армию в 40 тысяч человек, Чичагов извещал императора, что с этой армией он может ударить «во фланг австрийцам в Буковине, этого количества войск, по моему мнению, достаточно, если только против Австрии будет действовать и армия Тормасова. <…> Все остальные могут двинуться в Далмацию или в Иллирию, через Сербию, Боснию, Банат и Славонию, смотря по тому, как я найду более удобным». Но это было на первых порах пребывания главнокомандующего в Бухаресте, а спустя какое-то время Чичагов, как говорится, осмотрелся, вчитался в подписанные документы и признался в том, что «мир был для нас необходим, и он не мог быть заключен на других условиях при настоящих обстоятельствах». А.Н. Попов, цитируя это письмо Чичагова, прокомментировал его следующим образом: «Приведенные слова такого противника Кутузова, как адмирал Чичагов, служат лучшим доказательством того, какую важную услугу Отечеству оказал граф Кутузов заключением мира с турками перед самым почти началом нашествия на Россию всей Западной Европы. Решаясь опровергать свои собственные известия, сообщенные прежде Государю и подтверждая, наоборот, известия графа Кутузова, адмирал Чичагов руководствовался, вероятно, чувством добросовестности и, как вполне честный человек, сообщив ложное известие, счел долгом своим тотчас сознаться в своей ошибке» (Попов. Т. 2. С. 167–168).

Более того, адмирал Чичагов в письме графу Румянцеву призывал его радоваться заключенному миру с Турцией: «Хотя вы совершенно верно заметили, – писал Чичагов графу Румянцеву, – что неопределенность статьи о наших завоеваниях в Азии может быть истолкована в благоприятном для нас смысле, я постарался, однако же, развить еще более эту мысль, как увидите из официального отношения, которое я имел честь вам препроводить. Я могу прибавить только, что если в каком-либо случае надо устранить канцлера, то именно в этом: в качестве патриота, который любит свое Отечество (потому что много есть на свете всякого рода патриотов), вы должны радоваться заключению этого мира. Он для нас был необходим по тому влиянию на всех, которое он произвел, и потому, может быть, что дает свободу нашим военным действовать с этой стороны».

Чичагов обдумывал свои планы, не считаясь с тем, что армия Наполеона была около Немана, и он с минуты на минуту мог отдать приказ форсировать Неман. И 7 июня 1812 года император Александр упрекнул адмирала Чичагова в том, что он в своих действиях и предложениях опережает ход событий: войны-то между Францией и Россией нет.

Переписка продолжалась и тогда, когда войска Наполеона перешли Неман.

13 июня 1812 года император Александр разрешил адмиралу Чичагову начать свою экспедицию в Далмацию, с согласия Турции и не затрагивая Австрию. Но адмирал Чичагов был крайне самоуверенным и крайне самовлюбленным человеком, ему на месте, казалось, виднее, как поступать. И, сравнивая взгляды императора Александра и поступки адмирала Чичагова, который вроде бы следовал императорским указаниям, приходишь к выводу, что «их взгляды совершенно разошлись между собою», император рассматривал экспедицию Чичагова как военную экспедицию, а в планах Чичагова мысль об экспедиции значительно изменилась: он думал уже не об отражении вторгшегося неприятеля, а о завоевании Константинополя и изгнании турок из Европы.

Покидая Вильну и направляясь в Дриссу, император Александр поручил графу Румянцеву заняться разменом ратификаций по договору с турками. Канцлер Румянцев тут же оповестил адмирала Чичагова. Одновременно с этим он писал императору: «Надо дозволить размен ратификаций, но сохранив за собою некоторую свободу действий в отношении к секретным статьям. В этом случае нужно, чтобы адмирал Чичагов написал визирю, что Ваше Величество, повинуясь желанию сделаться истинным другом Турции, не поколебались немедленно утвердить договор, который, по вашему мнению, вполне установляет уже мирные отношения, и что впоследствии можно войти в переговоры об отдельных секретных статьях, которых число можно еще увеличить, чтобы более укрепить заключенный уже мир».

В первые дни войны окружение императора Александра начало покидать Вильно, среди придворной свиты был и граф Румянцев. Но на ближайшей станции по Петербургской дороге, в Каменчине, курьер из Петербурга вручил ему пакет графа Салтыкова, где находилось письмо из Парижа князя Куракина, извещавшего, что он потребовал паспорта для возвращения в Россию. Понимая всю важность информации князя Куракина, граф Румянцев тут же отправил пакет императору Александру, сопроводив его письмом: «Из этого донесения Ваше Величество усмотрите, что неуместное со стороны князя Куракина требование своих паспортов выдают за повод воевать с Вами. Я уверен, что это никогда не могло бы служить к тому поводом. Завтра я остановлюсь в Свенцянах и буду ожидать Ваших приказаний,