отчего я не поехал в Москву, я скажу Вам, что никогда не брал на себя обязательств и не давал обещаний туда приехать. Ростопчин очень просил меня об этом в своих письмах, но это было до отступления из Смоленска, то есть тогда, когда я не имел возможности это сделать из-за моей поездки в Финляндию. Зато потом, в письме от 14 августа, он сказал мне: «Теперь, Государь, я перехожу к более важному, то есть к вашей поездке сюда. Вне всякого сомнения, ваше присутствие здесь вызовет еще больший энтузиазм, но если перед вашим приездом дела будут складываться не в нашу пользу, Ваша персона еще больше увеличит общее беспокойство, и, так как Вам не следует рисковать, показываясь на публике, было бы лучше, если бы Вы приняли решение отложить Ваш отъезд из Петербурга до получения новостей, которые изменили бы к лучшему нынешнее положение вещей».

Рассмотрим теперь, мог ли я приехать в Москву? С тех пор как однажды провозгласили принцип, что моя персона в армии причиняет более зла, нежели добра, армия приблизилась к Москве после отступления из Смоленска, и могу ли я, здраво рассуждая, находиться в Москве?

Что касается меня, дорогой друг, все, что я на это могу ответить, исходит из моего сердца, моего намерения и рвения делать все, что, по моему глубочайшему убеждению, может послужить на благо моему отечеству. Что касается таланта, то, возможно, мне его не хватает, но его приобрести невозможно, это благословение природы и никто никогда его себе не добывал. Столь бесполезный, каков я есть, не имея средств, руководящий столь огромной машиной и в критической ситуации против адского противника, сочетающего ужасное коварство с самым выдающимся талантом и поддерживаемого всеми силами целой Европы и массой талантливых людей, сложившихся за 20 лет войн и революций, я вынужден согласиться, желая быть справедливым, что неудивительно, что я терплю неудачи. Вы помните, что мы часто предвидели их, разговаривая с Вами; даже потеря обеих столиц казалась возможной, и лишь настойчивость, казалось, должна быть средством от зол этой жестокой эпохи. Я далек от того, чтобы впадать в отчаяние, несмотря на всю пропитывающую меня горечь, я твердо решил более, чем когда-либо, быть настойчивым в борьбе, и все мои помыслы стремятся к этой цели…» (Великий князь Николай Михайлович. Император Александр I. С. 114–117).

Не раз к Кутузову приезжали посланцы Наполеона с разговором о заключении мирного договора, у императора Александра под давлением обстоятельств возникали колебания, а не пора ли пойти навстречу просьбам Наполеона. Вот важное свидетельство: «Ходили слухи, что императора одолевают сомнения. Говорили, что однажды на Каменном острове он повернулся к Аракчееву и объявил, что его пугает мысль о стране, опустошенной от Немана до Москвы, и он решил наконец заключить мир. «Что однажды разрушено, того не восстановить». В большой тревоге Аракчеев обратился к Марии Федоровне, которая была одним из лютейших врагов Наполеона, и та убедила императора продержаться хотя бы до зимы» (Дженкинс М. Аракчеев. М., 2004. С. 145. Этот рассказ приписывается французскому историку Bignon и приводится в статье об Аракчееве (Русский инвалид. 1861. № 39).

18 октября французские войска, занявшие Москву, не выдержав бескормицы для солдат и лошадей, не выдержав безмолвия со стороны военного руководства и русского императорского правительства, начали уходить из города. 21 октября 1812 года Москва была свободна. К реке Березине французы подошли с 40-тысячной армией. Сотни тысяч французов, поляков, немцев, австрийцев и других иноземцев погибли в боях, от голода, болезней и мороза. В конце ноября 1812 года последние остатки великой французской армии покинули Российскую империю.

Часть девятая

Отставка графа Николая Румянцева

После Бородинского сражения и пребывания Наполеона и его батальонов в Москве широко распространился слух о том, что Наполеон готовится идти на Петербург. Москва не дала ему ожидаемого мира, хотя он так надеялся на это. Император Александр промолчал. Отсюда и слухи о Петербурге. «В Петербурге в это время в высших кругах, – писал Лев Толстой в четвертом томе романа «Война и мир», – с боUльшим жаром чем когда-нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Федоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней… Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения» (Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 22 т. Т. 7. М., 1981. С. 7).

В конце 1812 года граф Румянцев, подписав мирные договоры с Великобританией и Испанией в городе Великие Луки, конвенцию со шведами в Петербурге и мирный договор в финском городе Або, не раз просил императора Александра об отставке. В Великих Луках он ощутил огромную усталость от постоянного напряжения при подготовке документов, чтения полученных депеш и ответов на них. А ведь чуть ли не каждое слово приходилось согласовывать с императором, который принимал активное участие в ходе межгосударственных переговоров. А приехав после переговоров в Або домой в Петербург, он получил печальные известия о Бородинском сражении, о Наполеоне, занявшем Москву, о его намерении двинуться в поисках мира на Петербург.

7 (19) декабря 1812 года император Александр, помолившись накануне вечером в Казанском соборе, в 9 часов утра выехал из Зимнего дворца в Вильно, который заняли русские войска. Императора сопровождали обер-гофмаршал граф Толстой, граф Аракчеев, государственный секретарь Шишков, генерал-адъютант князь Волконский, статс-секретарь граф Нессельроде и действительный статский советник Марченко.

11 (23) декабря в 5 часов пополудни у губернского дворца в Вильно фельдмаршал Кутузов в парадной форме встретил императора Александра со свитой. Кутузов вручил императору рапорт, потом беседовал наедине с ним в кабинете, а когда вышел из кабинета, то граф Толстой поднес ему на серебряном блюде орден Святого Георгия 1-й степени. Это была официальная сторона. А самый сложный вопрос, который разделял их, так и не был решен. Кутузов писал императору Александру, что надо остановиться на границах России и заняться восстановлением разрушенного войной, император Александр был за продолжение войны до полного уничтожения власти Наполеона в Европе.

– Мы начинаем новую эру, – сказал император Александр, выйдя из кабинета. – Поверхность наша над неприятелем, расстроенным и утомленным, приобретенная помощью Всевышнего и искусными вашими распоряжениями и действиями, и, вообще, положение дел нынешних требует всех усилий к достижению главной цели, несмотря ни на какие препятствия. Никогда не было столь дорого время для нас, как при нынешних обстоятельствах. И потому ничто