не позволяет останавливаться войскам нашим, преследующим неприятеля, ни на самое короткое время в Вильне. Я уважаю причины, в донесениях ваших помещенные, нахожу полезным остановить в Вильне единственно небольшую часть войск, более других расстроенную, которая бы собрала отставших и выздоровевших людей, равно и батальоны князя Урусова, а прочим сим войскам, как и большой армии, так и армии адмирала Чичагова и корпусу графа Витгенштейна, следовать беспрерывно за неприятелем, взяв такое направление, чтобы не только внутри, но и вне границ наших иметь в виду ту же цель – отрезывать ему сообщение и соединение с новыми подкреплениями его. Мы начинаем новую эру. Вы спасли не одну Россию, а всю Европу, не упустите этого памятного шанса.

Граф Аракчеев прошелся по Вильно и увидел разрушенный город, тысячи неубранных трупов французов, немцев, поляков, которые надеялись под знаменами Наполеона получить свободу и независимость, но так и не получили ее.

В канцелярии императора, которую он по-прежнему возглавлял и в походе, его ждало письмо графа Румянцева:

«31 декабря 1812 г.

Премного Вас благодарю за письмо, каковым в. с. меня удостоили от 25 декабря, оно порадовало меня совершенно и не допускает той печали, какую чувствовал, видя, что покинули Петербург, со мною не повидавшись. Я понес по службе и, знать, неизбежные неприятности, но самою службою обрел истинное себе по душе услаждение и для того не токмо не жалуюсь, но жребий свой люблю. Не прохождением ли сей самой службы приобрел я неоцененное дружество наше, которое меня льстит и утешает. Я часто сею мыслью занимаюсь, что когда и нас на свете уже не будет, то, рассчитая связи слуг императора Александра, конечно, скажут, Румянцев был Аракчееву друг. Сожалею, что вы по прибытии в Вильну были нездоровы. Желаю в. с. начать и проводить наступающий год совершенно себе помысленно, пользуясь наилучшим здоровьем и всяким благополучием» (Отечественная война в письмах современников. С. 386–387).

Нелишним будет привести здесь фрагменты писем графа Румянцева графу Аракчееву из Петербурга 7 июля, 8 июля и 28 июля 1813 года: 1. «Я только что упомянул в прошедшем моем письме о получении письма, каковым в. с. меня удостоить изволили 18-го минувшего месяца, а теперь долгом себе ставлю за оное вас благодарить. Я много тронут, видя ваше дружеское ко мне расположение, и от оного ожидаю, что напоминать будете государю о просьбе моей, о совершенной отставке и выходите ее мне. Почто в канцлеры жаловать, коли с канцлером обходятся как с х… и прошение его оставлять без всякого ответа и уважения почти три месяца! Я все переносить умею, опричь уничижения, и строгих себе дней не видывал, какие Провидение мне судило видеть ныне». 2. «Я не скрываю от в. с., до какой степени опечален я государевым молчанием по случаю поданной мною просьбы об отставке. Я доведен до того, что в крайнюю себе милость вменю то, что, кажется, каждый подданный вправе получить». 3. «Я с крайнею признательностью получил письмо, каковым меня в. с. удостоить изволили от 17-го текущего месяца и скоро потом от государя милостивый ответ на многие мои донесения. При изъявлении достодолжной благодарности, я сегодня пишу к Е. И. В., возобновляя всеподданнейшую просьбу об отставке. Вы меня много одолжить изволите, ежели своим старанием содействуете к скорому и совершенному разрешению жребия моего. Пора мне быть свободным» (Там же. С. 472–473). После этих трех писем графа Румянцева графу Аракчееву последовали еще два (9 августа и 12 сентября 1813 года), в которых автор жалуется, что все эти восемь месяцев он ведет «жизнь совсем непомысленную и, статься может, несогласную ни с канцелярским званием, ни с тем, которое я от отца и деда получил, и жребий мой тем хуже, что, пригвоздя меня, так сказать, в министерском доме, среди пустых и маловажных занятий, отымают всякую свободу и держат под нареканием». И исцеление только одно – «даровать мне свободу» (Там же. С. 476). Во втором письме граф Румянцев выразил сожаление, что граф Аракчеев читал его письма императору Александру:

«Если бы я сие предвидеть мог, я писал бы их осторожнее и воздержаннее. Дружба, существующая между вами и мною, допускает писать и говорить, обнажая мысль и не ища ей иного приличия, как то, которое она заимствует единственно от искренности и доверенности неограниченной.

Я сожалею и о том, что вынужден государя собою занимать в такое время, когда он себя всячески приносит в жертву отечеству и его блага неутомимым трудом достигает. Да увенчает Промысел все его начинания счастливым окончанием» (Там же. С. 483).

Румянцев не переставал интересоваться ходом войны с Наполеоном, хоть и называл последние восемь месяцев в Петербурге «жизнью совсем непомысленной», «пустой и маловажной», он читал все сводки и документы о том, что происходило за рубежами страны. Так, в майском письме Аракчееву Румянцев вспоминает отступление от Эльбы, вспоминает наследного принца Швеции, неосторожную доверчивость по отношению к венскому двору – все это свидетельствует о том, что он в курсе всех событий, может, что-то не знает достоверно, но чувствует, что с канцлером Меттернихом должен был состязаться только очень опытный и знающий дипломат, а не граф Нессельроде и другие молодые дипломаты.

В мае 1813 года Наполеон был в Дрездене. Он все еще надеялся на помощь Австрии, на корпус Шварценберга, на родственные связи, но вскоре убедился, что и император Франц, и особенно князь Меттерних теперь говорят другим голосом, что условия трактата, заключенного в марте 1812 года, уже неприменимы. Поняв, что с Австрией ему не договориться, он повернулся к императору Александру. Но прибывший в Россию маркиз Коленкур не был принят императором Александром. Перед Наполеоном предстали унизительные условия мирного трактата, на которые он не был согласен.

«Россия, – писал Наполеон Коленкуру, – имеет полное право на выгодные условия мира. Она купила их ценою двух тяжких походов, опустошения областей, потерею столицы. Австрия, напротив того, не заслуживает ничего. Ничто не огорчило бы меня так, как если бы Австрия, в награду за свое вероломство, получила выгоду и славу восстановления мира в Европе» (Богданович. Т. 4. С. 106).

16 (28) июня 1813 года князь Меттерних прибыл в Дрезден и сразу посетил Наполеона, который встретил его крайне недружелюбно:

– Итак, наконец вы здесь, господин Меттерних! В добрый час, но почему так поздно? Мы уже потеряли целый месяц… Вы помешали мне истребить русских и пруссаков… Я не гонялся за вашею помощью; для меня было достаточно, чтобы вы оставались нейтральными. Но вы, под предлогом содействия