Надлежало бы усугубить надзор за исполнением законов. Такие вседневные заботы, при всей своей важности, не могли привлечь на себя исключительно внимание монарха, решителя судеб Европы. Принимая живое участие в делах внешней политики, Александр, мало-помалу, вверил все распоряжения по внутренней администрации человеку бескорыстному, но грубому и суровому – графу Аракчееву, который сделался первым, или, лучше сказать, единственным министром» (Богданович. СПб., 1871. Т. 5. С. 119–120).

Но приехав в Петербург на несколько недель, император вскоре отправится в Вену, где 20 октября 1814 года откроется Венский конгресс, куда съедутся все победители и побежденные.

По дороге в Австрию император Александр заехал в поместье польских князей Чарторижских, запомнилась его фраза:

– Ночью я уеду, я должен мчаться, точно курьер. Но твердо хочу вам напомнить, что у Польши три врага: Пруссия, Австрия и Россия, и один друг – это я!

По дороге император Александр заезжает за королем Пруссии, и 25 сентября они, прибыв в Вену, останавливаются в императорском дворце Ховбург. Предстоял дележ европейского имущества. Биографы и историки не упустили возможности рассказать о зловредности замыслов и планов собравшихся на конгресс. Ничего не подозревающий об этом император Александр сделал наброски выступления на французском языке:

«России – герцогство Варшавское. В крайнем случае соглашусь уступить Пруссии Познань до линии, проведенной от Торна до Пейзерна и оттуда по реке Просне до границы Силезии и от Кульмского округа до Древенца, за исключением Торнского округа. И это должно быть всем понятно, исходя из итогов войны. Будет только справедливо вознаградить моих подданных за все принесенные ими жертвы и навсегда оградить их от нового вторжения, обезопасив границы». Нет, это не аннексия Польши, размышлял император, он хочет, чтобы Пруссия и Австрия отдала Польше захваченные по разделу территории, та стала бы самостоятельным государством. В Польше говорят, что русский император может стать и польским королем. Он согласен. Две славянских страны под одним скипетром, разве это не разумно? Австрия получит север Италии, Венецию, Тироль, Далмацию, а Пруссия получит остатки Саксонии… Но император Александр и не предполагал, как за это краткое время, что он был в Петербурге, изменились люди.

Европу не узнать, она словно вновь стала похожа на огромную феодальную страну чуть ли не во главе с устаревшим по всем статьям Людовиком ХVIII. Император Александр и раньше замечал, что Людовик ХVIII, едва взгромоздившись на королевский трон, самодовольно заявлял, что он в кругу коронованных особ – первое по важности лицо. Талейран, став у Бурбонов министром иностранных дел, хорошо знал, что Бурбоны «ничего не забыли и ничему не научились», на смену феодально-дворянской монархии пришла пора торгово-промышленного капитализма, а Бурбоны надеялись сохранить порядки Людовика ХV. Но Талейрану нужны были деньги, которые обеспечат ему будущее. И он брал деньги у всех, кто хоть в малейшей степени зависел от него. Император Александр доверил вести дела графу Нессельроде, который тут же договорился с Талейраном о сдаче Парижа. Бурбоны вошли в Париж с белым знаменем, знаменем старого режима. Наполеон отрекся от престола в пользу своего трехлетнего сына, а жену, Марию-Луизу, дочь австрийского императора, назвал регентшей при сыне. Текст отречения Наполеона привезли в Париж Арман де Коленкур, маршалы Ней и Макдональд. Передали документы императору Александру, которому понравилась эта комбинация. Но Талейран с помощью графа Нессельроде уговорил императора России передать власть Бурбонам, которые не нравились ни Талейрану, ни Александру I. Почему он, Александр I, победитель Наполеона, послушался прожженного политикана и допустил ошибку, о которой сейчас сожалеет?

Не успел император Александр начать переговоры, как тут же натолкнулся на решительный протест не только Великобритании и Австрии, но и Франции, которая устами Талейрана по целому ряду пунктов возразила русскому императору, а он-то все еще чувствовал себя победителем Наполеона. Только год тому назад Талейран казался смиренным просителем, а сейчас он стал не только равноправным партнером, но успел занять почетное место за столом переговоров. Он предал Наполеона, принял сторону Бурбонов, а вскоре сенат утвердил Талейрана в качестве центрального лица происходящей реставрации. Получив назначение министра иностранных дел Франции, Талейран развернул бурную деятельность, написав требовательные письма ко всем заинтересованным лицам. 23 сентября 1814 года Талейран в качестве уполномоченного Франции прибыл на Венский конгресс. Остановился в доме крупного политического деятеля Австрийской империи Кауница, отведенного для французского дипломатического корпуса. А в ходе конгресса, как свидетельствуют источники, ему удалось не только противостоять России, Пруссии, Австрии и Великобритании, но, ведя сложнейшую и тончайшую сеть интриг, направленных к тому, чтобы столкнуть интересы одних против других, перессорить их друг с другом. С середины сентября 1814 до начала января 1815 года Талейран вел себя как представитель не побежденной страны, а как представитель победившей Франции. Уже до него начались заседания, был создан комитет, составлен протокол заседаний. Но опередить Талейрана еще никому не удавалось. В Государственной канцелярии Талейран встретил лорда Касльри, князя Гарденберга, Гумбольдта, Нессельроде, Лабрадора, Меттерниха. Протокол предыдущих заседаний лежал на столе перед секретарем заседаний Генцем. Герцог Меттерних открыл первое заседание. Выступивший затем князь Гарденберг, поддержав герцога Меттерниха, добавил, что ради упрочения мира нужно свято соблюдать обязательства, достигнутые в ходе войны, таково намерение союзных держав. При словах «союзных держав» Талейран взволнованно вздрогнул и радостно подумал: «Прусский князь допустил ошибку». И тут же Талейрану дали слово, которое положило начало длительных дискуссий на конгрессе:

– Я рад, что Франция находится в дружеских и тесных отношениях со всеми кабинетами Европы. Здесь уже высказаны многие интересные мысли, но у герцога Меттерниха и князя Гарденберга вырвалось выражение, которое, по моему мнению, устарело: оба они говорили о намерениях союзных держав. Я заявляю, что союзные державы и конгресс с участием держав несоюзных малоспособны, с моей точки зрения, к лояльной совместной работе. Я несколько раз повторил с некоторым удивлением и даже с горячностью слова «союзные державы»… «Союзные», я повторил эти слова с явной иронией… И против кого же направлен этот союз? Уже не против Наполеона: он на острове Эльба… уже не против Франции: мир заключен… конечно, не против французского короля: он служит порукой прочности этого мира. Господа, будем откровенны: если еще имеются союзные державы, то я здесь лишний. А между тем, если бы меня сейчас здесь не было, вам бы недоставало меня. Господа, я, может быть, единственный из всех присутствующих, который ничего не требует. Подлинное уважение – это все, что я желаю для Франции. Она достаточно могущественна благодаря своему богатству, своей протяженности, численности и духу своего населения, расположению своей территории, единству своей администрации, защите,