Я чувствую, что он возбужден и что еле сдерживает себя, но продолжает меня целовать. Его пальцы касаются моей груди – легко, почти невесомо, я ощущаю их только потому, что моя кожа сейчас слишком чувствительна. Артем проводит по моему животу, обводит кончиками пальцев пупок и сжимает бок, а потом касается бедра. Это так невозможно красиво. Лучше, чем можно было представить. Я будто вижу нас со стороны и попадаю в бесконечную рекурсию, где влюблена в то, что влюблена. Поцелуи спускаются ниже, к груди, животу, проходят тот же путь, что и пальцы, а потом я чувствую, как растворяюсь в них, превращаюсь в кипящую любовью субстанцию. Артем снова и снова проводит языком по слишком чувствительному месту между моих ног, о котором я как будто и не знала раньше. В моих книгах такого не пишут. И никакая теория не подготовила бы меня к практике. Становится страшно от того, с какой силой отзывается на ласку тело, будто оно томилось в ожидании и наконец получило обещанное.

Вместо языка он начинает действовать пальцами, попутно то кусая мою кожу, то целуя.

– Ты же не знаешь, что сейчас будет? – Опять этот наглый тон, из-за которого я теряю голову.

Он просто обязан был заговорить так в тот самый момент, когда я даже не в состоянии ответить. Со мной что-то происходит. Что-то, из-за чего я не могу перестать со стонами вжимать голову в подушку. Что-то, из-за чего хочется свести ноги и не упустить ни капли из надвигающейся на меня угрозы. Это ощущается именно как угроза. Неизбежная реакция организма на то, что делает чертов Бродяга своими пальцами у меня между ног. Это ужасно не поэтично и жутко низменно.

Он целует меня глубоко и горячо, будто отвлекает, и я выпускаю из-под контроля свое тело, в ту же секунду чувствую волну, катастрофически сильную, доходящую до висков, в которых пульсирует и бьется вскипевшая кровь. Она во всем теле кипит, в каждой клеточке. Волна за волной, снова и снова. Это и есть секс? Ну точно одна из его разновидностей. Мне нужно еще, прямо сейчас. По-настоящему. Чтобы точно знать, что ни с кем больше так хорошо не будет.

Бродяга нависает надо мной, я не чувствую больше ни прикосновений, ни поцелуев, и уже хочу открыть глаза и возмутиться, когда ощущаю давление там, где только что были пальцы. Сама подаюсь вперед, чтобы Артем не медлил и не боялся сделать мне больно. Это терпимо. Это хорошо. Это очень хорошо, потому что очень быстро становится не важно, испытываю ли я какой-то дискомфорт, он уходит на второй план, остается только ощущение невероятного притяжения. Мое место рядом с Артемом, с ним по умолчанию безопасно. Сердце будет переполняться от любви, ему больше не будет больно от нежности, наоборот, оно раскроется навстречу второму такому же, быстро бьющемуся и сходящему с ума сердцу.

Тринадцатая глава

НАШЕ УТРО НАСТУПАЕТ не с пробуждением, мы его дожидаемся. Я лежу на груди Бродяги, он гладит мою обнаженную спину и иногда целует то в макушку, то в висок, то с рычанием заставляет запрокинуть голову и прижимается к губам. Тогда мы долго целуемся, тревожа тишину стонами, а я превращаюсь в неразумное существо, жаждущее получить как можно больше от этого дня.

– Не уходи, – просит Бродяга, обнимая меня крепче.

– Не могу.

– Я не смогу притворяться, будто ничего не было, я себя знаю и уже завтра выловлю тебя в коридоре, затащу в служебное помещение и стану целовать.

– Нельзя!

– Обниму в столовой, и плевать на все.

– Нет! – На меня накатывает паника. – Нет… не надо, ты не можешь.

– Могу. Уволюсь, делов-то, работы много.

– Нет! Вера тебя сдаст.

Я отстраняюсь от Бродяги, сажусь, даже не прикрывшись, и он тут же кладет руки на мою талию, будто не обнимать меня уже не в силах.

– Она узнала про тебя от кого-то, она тебя сдаст. Расскажет про справки в полиции, она сказала, за это… накажут.

– Накажут, – как во сне, не глядя на меня, подтверждает Бродяга. – Ты поэтому…

– Да. Я слабее ее. Я приму ее правила игры. У меня нет ничего… против Веры. Прости, но я не рискну. Я буду видеть тебя, и этого же достаточно. Просто… Я не могу рисковать тобой ради того, чтобы просто тебя получить.

Бродяга долго смотрит на меня, не произнося ни слова, его руки застывают на моей талии, будто каменные, глаза смотрят в одну точку, в районе моих ключиц, и мне кажется, он даже не дышит. Напряженно решает головоломку, возможно, одну из самых сложных в своей жизни.

– Иди.

– Что? Сейчас?

– Да. Сейчас.

Мы смотрим друг на друга, пока я не начинаю замерзать. Пока кожа не покрывается мурашками и не становится совершенно пусто на душе.

– У-хо-ди, – глухо просит Бродяга, я киваю и встаю с кровати.

Медленно одеваюсь, когда оборачиваюсь на Артема, он на меня не смотрит. Лежит, закинув руки за голову, и изучает потолок.

Ухожу так же молча, кутаясь в кардиган, и вызываю такси на улице, даже не подумав, что можно было подождать его в помещении, так что, оказавшись в теплом салоне, уже стучу зубами. Когда доезжаю до нашей улицы, вместо того, чтобы залезть в окно, вхожу через парадные двери. Растрепанная, с колтуном на голове и с мокрыми от слез щеками. Уже дернув на себя дверь спальни, понимаю, что та закрыта, и вспоминаю про щеколду. Вместо того чтобы выйти из дома, отправляюсь на крышу, просто потому, что, скорее всего, там будет относительно спокойно.

Открыв дверь, понимаю, что не я одна пришла сюда в поисках утешения, и останавливаюсь в двух шагах от Веры, которая сидит в моем кресле. Она обнимает колени, уткнувшись в них лбом, всхлипывает так, как я никогда не слышала от нее. Вера всегда уверена в себе, она если и плачет, то тихо, недолго, мгновенно берет себя в руки. Но очень может быть, что я просто не видела ее настоящих слез. И никто не видел.

Возле кресла-качалки стоит только чайный столик, на который я и присаживаюсь.

– Вера?

– Явилась, – всхлипывает она, быстро вытирая щеки.

– Откуда ты знаешь, что меня не было?

– По камерам посмотрела.

– Не сдавай его, я ходила попрощаться.

Она сжимает в кулаке край кофты, кивает и утыкается подбородком в колено, глядя покрасневшими глазами в окно на