Артем медленно проводит ладонями по моим плечам, лопаткам, пояснице и обхватывает за талию, приподнимая над полом, я раздвигаю губы, позволяя зайти дальше, и он принимает приглашение со всем безумием, на которое, кажется, способен. Его язык тут же касается моего. Становится невыносимо жарко, и когда мой кардиган соскальзывает с плеч, я позволяю ему упасть на пол, чтобы хоть немного остудить кожу. Артем разворачивается, сажает меня на стол и снова впивается в губы, с такой силой, будто хочет этот момент не просто запомнить, а выжечь шрамами на наших губах. Одна его рука ложится на мою щеку, вторая на талию. Он притягивает меня к себе, наши животы соприкасаются, и дышать больше не получается. Мы настолько близко, что не остается пространства для вдохов. Не хочу уходить отсюда никогда. Это самое яркое, самое сильное, что случалось со мной в жизни, лучше уже точно не будет, но стоит ли того свобода Бродяги? Могу ли я быть эгоисткой сегодня, завтра, до конца жизни?

Он ничего мне не обещал.

– Пообещай, что сейчас будешь думать только обо мне. Я хочу поверить, что сегодня ты в меня влюблен, – шепчу Артему на ухо, пока он целует мою шею и ключицы.

Платье в кои-то веки не закрывает меня до самого горла.

– Если я скажу, что ни о ком не думаю, кроме тебя, с мая, ты мне поверишь?

– Мы встретились в июне. – Силой отрываю от себя Бродягу, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Ты приходила к отцу в институт в мае. И потом подавала документы, а я в тот день таскал в приемной комиссии парты. И потом была вечеринка… Приглашение на нее было ценой за конкурс Антона.

– Что? Ты ничего за это не получил? – Мои пальцы натыкаются на тетрадь, лежащую за моей спиной.

– Ты шутишь? Я получил тебя. Ненадолго, но…

– А как же слухи и… – Мне просто нужно знать, что я все правильно поняла.

– Я так передаю справки. Куда проще притворяться, что они все со мной флиртуют, чем объяснять, почему я вдруг общаюсь со студентками. Освобождения девушкам почему-то нужны чаще, чем парням. Коридор у учительской вообще давно стал переговорным пунктом, там камер нет. Зато парням чаще нужны контрольные и…

– Замолчи. – Я притягиваю к себе Бродягу и сама целую, теперь моя очередь оставлять на нем памятные шрамы.

Он ни о ком не будет думать. Он будет сейчас со мной. И это все, что мне нужно. Я эгоистка, и мне плевать, но, если я не запомню этот день, мне не с чем будет дальше жить…

Стягиваю с Бродяги толстовку, чтобы тоже поцеловать его шею, и он бормочет на это: «Не перегибай, я не железный». Как будто мне это интересно. Как будто я железная. Тело почти болит, требуя большего, и внизу живота ощущается ноющая жажда. Кровь бежит так по-новому быстро, гудит в венах. И если я не разберусь с этим сегодня – буду всю жизнь жалеть.

– Не прекращай меня целовать… что бы ни случилось, – прошу его, помня, как он сам сказал мне те же слова.

– Что ты задумала?

– Это в последний раз, верно?

Пытаюсь поцеловать Артема снова, но он качает головой.

– Нет. Я так не поступлю.

– Но я хочу…

– И потом ты просто будешь ходить мимо меня? Ты правда думаешь, что у меня получится?

– Получится… Я не пожалею…

– Я не сомневаюсь на твой счет. А вот я пожалею. Потому что после одного раза захочется еще и еще, потому что даже одного поцелуя мне было достаточно, чтобы украсть у тебя второй, третий и…

– Ты же мне не откажешь? – Мои ноги обхватывают его бедра, чтобы не смел уходить, руки обвивают шею.

– Откажу. Ты не понимаешь, что делаешь…

– Конечно, понимаю. Я разбиваю себе сердце. Сама… Не многим такое дано. Это привилегия, я же принцесса в конце концов… – шепчу ему в губы, прежде чем поцеловать со всей страстью, на какую только способна, со всем жаром, какой есть в моей груди.

Бродяга стонет, глухо и обреченно, поддается, и мы снова прижимаемся друг к другу. Не мешает его толстовка, мой кардиган, мне ничего вообще не мешает понять, что он меня тоже хочет, и я знаю, как жестоко поступаю. Но я расскажу ему. После. Он возненавидит меня, Веру, день, когда мы познакомились. Будет бояться подойти ко мне, и непременно все у нас получится, будем держаться друг от друга подальше, потому что так всем будет лучше, но сегодня он мой. Это мне сейчас, но как будто на Новый год.

Так что, когда пальцы Артема касаются молнии на моем платье, я начинаю улыбаться. Это искренний восторг.

– Если я сниму его…

– …то не будешь останавливаться, пока я не уйду…

– Утром. Ты уйдешь не раньше рассвета, поняла? Или беги сейчас.

– Поняла, – киваю ему.

Губы Бродяги тут же нападают на мою шею, будто он собрался ее разорвать, а пальцы стаскивают платье с плеч, и я остаюсь в одном белье. Старомодном шелковом нижнем платье, да, тут я верна себе до конца.

– Только не смейся.

– Ты меня восхищаешь больше, чем думаешь.

Его зубы сходятся на тонкой бретельке нижнего платья, которое я ношу вместо привычных всем лифчиков, и тянут ее вниз, вторую он снимает чуть дрожащими пальцами.

Бродяга пожирает меня глазами, обхватывает руками за талию и снимает со стола, поставив на ноги. Платье падает на пол, следом за ним белье, представляющее собой ворох из кружева и шелка, лежащего теперь на ковре. Становится холодно, но не неуютно. Я в порядке, более того – я в восторге. Потому что, сделав шаг назад, Бродяга на меня смотрит, потом тяжело сглатывает и делает глубокий напряженный вдох. Он кажется мне очень красивым, даже красивее, чем обычно. И не сделать к нему шаг я уже не могу. Чтобы стянуть с него майку и кинуть в кучу моих вещей. Расстегнуть пуговицу джинсов и следом за ней молнию. Он тоже должен быть обнажен, и я сделаю это сама. Когда еще представится шанс? У нас всего одна ночь.

Бродяга подцепляет пальцами мой подбородок, заставляя посмотреть в его глаза, очень нежно и медленно целует и впервые проводит рукой по моему обнаженному телу.

– Я мог бы представить, что ты останешься со мной навсегда, – шепчет он мне в губы, прежде чем подхватить на руки и донести до кровати. – Как жаль,