Павел вышел в прихожую, где находился телефон, и пару минутс кем-то разговаривал. Судя по всему, его решение остаться у меня возражений уего собеседника не вызвало. Я постелила ему в гостиной, пожелала спокойной ночии устроилась возле компьютера. Поиск занял немного времени, вскоре я ужеразглядывала фотографию Павла с кратким комментарием к ней. Все было так, какон говорил. Его обнаружили на железнодорожном вокзале, без документов, вневменяемом состоянии. Лечение результатов не дало, память к нему так и невернулась. «Просьба ко всем, кто узнал этого человека, позвонить по телефону…»На фотографии у Павла было испуганное выражение, изменившее его лицо почти донеузнаваемости. Отросшие волосы нелепо торчали в разные стороны, небольшаябородка. Что должно произойти с человеком, чтобы он забыл все, даже собственноеимя?

Потратив час, я обнаружила еще пятнадцать подобных случаев,хотя Павел говорил, что их было двенадцать за последние пять лет. Людейнаходили в разных областях, как правило, на вокзалах. Физически абсолютноздоровых, без следов наркотических веществ в крови. Люди без памяти. Всепятнадцать – мужчины, совсем молодые или среднего возраста…

В дверь осторожно постучали.

– Ты не спишь? – спросил Павел.

– Нет.

Он вошел, кивнул на компьютер.

– Решила проверить мои слова?

– А ты как поступил бы на моем месте?

– Так же. Слишком много всего сегодня произошло. Тебебы следовало отдохнуть, а не сидеть перед компьютером.

– Почему мужчины так любят командовать? –улыбнулась я. – Хорошо, давай спать.

Я дождалась, когда он выйдет из комнаты, выключилакомпьютер, разделась и юркнула под одеяло, радуясь навалившейся усталости инадеясь, что смогу быстро заснуть, не изводя себя тщетными мыслями. Кажется,уснула я мгновенно. А потом сонно заворочалась, устраиваясь поудобнее, иувидела себя в темной комнате, которая поначалу показалась мне огромной. Слабыйсвет пробивался откуда-то сверху, и в этом свете я едва различала силуэтылюдей, сидевших в креслах, расставленных полукругом.

– Отступница, – услышала я голос, больше похожийна стон, и ниже склонила голову. – Ты не только дала волю своим чувствам,что само по себе непростительно, ты нарушила закон, вместо того чтобы следитьза его исполнением. И все это только для того, чтобы помочь своему любовнику,который, ко всему прочему, оказался этого недостоин.

– Давайте оставим эмоции в стороне, – вмешалсядругой голос, деловой и слегка насмешливый. – Мы можем сколько угодновозмущаться ее недостойным поведением, но проблемы это не решит. А проблемаочень серьезная.

– Здесь может быть только одно решение –изгнание, – третий голос был хриплый, казалось, что его обладателю нехватает воздуха.

– Да, разумеется, – вновь насмешливыйголос. – И что дальше? Кем мы ее заменим? А если даже найдем замену, какэто скажется на всех, и в том числе на нас?

– Вы все правы, – заговорил четвертый, и яневольно поежилась. – Никогда ничего подобного не происходило. И какое бырешение мы ни приняли, его последствия предугадать невозможно.

– Так что с ней делать? – возмущенно спросилпервый, второй тут же ответил:

– Вам прекрасно известно, что с ней, – он выделилэто слово, – мы сделать ничего не можем. А вот она с нами – вполне. Онаотступница, кто спорит, но все, чем она владеет, остается с ней.

– Всевидящий обрушит на нее кару… – перебилпервый.

– Возможно, но пока он не спешит.

– Значит, изгнание, – как будто подводя итог,прохрипел третий.

Я слушала все это спокойно, словно наблюдала за происходящимсо стороны. Я знала, что они правы, и готова была согласиться с любым решениеми вместе с тем испытывала боль, которая росла, крепла, и когда она сталаневыносимой, как будто кто-то шепнул мне на ухо: «Это все в прошлом. На самомделе тебя здесь нет». И я мысленно согласилась: «Да, это было давно, глупомучиться, когда уже ничего не можешь поправить». Голоса и комната разомисчезли, и я увидела себя в зимнем лесу. Но видела опять-таки со стороны исразу поняла – это тоже лишь воспоминание. Я бежала по утоптанной тропинке, адеревья, птицы, звери, казалось, дружно кричат мне вслед: «Отступница». Язнала, что человек, ради которого я совершила преступление, меня предал, что отменя отвернулись все, кто был мне дорог, и в глазах, устремленных на меня,читала лишь осуждение. И при этом мне хотелось смеяться, мне хотелось, чтобы илес, и эта тропинка никогда не кончались, я пьянела от ощущения свободы и былаготова на все, лишь бы ее сохранить.

Открыв глаза, я не сразу сообразила, где нахожусь. А когдапоняла, сердце тоскливо сжалось. Мне очень хотелось вновь оказаться в зимнемлесу, бежать неизвестно куда, хохоча от счастья. «Почему кошмары длятся долго,а счастливый сон проходит так быстро?» – задала я себе риторический вопрос,вздохнула, перевернулась на другой бок, в надежде, что, если сейчас усну, вновьувижу тот же сон.

Я закрыла глаза и услышала шаги. Кто-то осторожно прошелмимо двери спальни. «Это Павел», – подумала я со вздохом и приподнялаголову, напомнив себе, что приютила пациента психушки.

Я поднялась, набросила халат и приоткрыла дверь. Узкийкоридор вел в кухню, и со своего места я хорошо видела Павла. Он стоял возлеокна, привалившись к стене плечом. Почувствовав мой взгляд, он резкоповернулся.

– Извини, – сказал тихо. – Я тебя разбудил.

Я подошла к нему и теперь разглядывала ночной двор за окном,а чувство было такое, будто я вижу его в первый раз.

– Не спится? – спросила я, чтобы нарушить тишину.

– Кошмары, – пожал он плечами. – Я опятьвидел тот же сон. Комната, разделенная шторами из пленки, стерильная чистота,белые плиты пола и белые стены, яркий свет бьет в глаза, рядом девушка кричитот боли. А я не могу ей помочь.

– Мне тоже снился сон, – сказала я. – Меняназвали отступницей, а я балдела от чувства свободы. Просыпаться совсем нехотелось, – добавила я грустно. Павел смотрел на меня, хмурясь, как будторешал, следует мне что-то сказать или нет, и наконец произнес:

– У девушки в сегодняшнем сне было твое лицо.

– Это только сон, – пожала я плечами.

– Нет, – твердо сказал он. – Я уверен, всеэто было в реальности. Ты и я когда-то были вместе. Пока что-то не произошло.

– Глупо доверять снам.

– Это не просто сон. Это воспоминания. Мы там были.