С «лот шесть» провели лишь один эксперимент. Результаты егооказались такими катастрофическими, что все покрыли тайной – большой,непроницаемой... и весьма дорогостоящей. Сверху поступил приказ установить нанеопределенное время мораторий на дальнейшие эксперименты. Уэнлессупредставилась возможность повопить, подумал Кэп... И он действительно вопил.Однако не было никаких признаков, что русские или какая-то друга мироваядержава интересуются психическими эффектами лекарств, и высшее военноеначальство решило: несмотря на некоторые положительные результаты, «лот шесть»ничего не дает. Рассматривая отдаленные результаты, один из ученых, работавшихнад этой идеей, сравнил ее с установкой реактивного мотора на старом «форде».Да, он мчался как ветер... пока не натыкался на первое же препятствие. «Дайтенам еще десять тысяч лет эволюции, – говорил этот тип, – и мы попытаемсяснова».

Часть проблемы состояла в следующем: когда в результатевливани препарата парапсихические силы находились в зените, подопытные сходилис ума. Управлять этим процессом было невозможно. С другой стороны, высшее начальствочуть ли не в штаны накладывало. Скрыть гибель агента или даже случайногосвидетеля операции – это одно. Скрыть же смерть студента, у которого инфаркт,исчезновение двух других, истерию и паранойю у третьих – совсем другое дело. Увсех есть друзья и сокурсники даже при том, что одно из условий отбора лиц дляпроведения опыта – минимальное количество близких родственников. Цена и риск –огромные. Чтобы замолчать это дело, потребовалось семьсот тысяч долларов изсекретного фонда и ликвидация по крайней мере одного человека – крестного отцатого парня, который вырвал себе глаза. Этот крестный никак не хотелуспокоиться. Он норовил добратьс до сути. В итоге единственное место, куда ондобрался, – дно Балтиморского кан??ла, где, очевидно, и пребывает до сих пор сдвумя цементными блоками, привязанными к остаткам ног.

И все же во многом – чертовски во многом – это было делослучая, дело случая.

В итоге эксперимент «лот шесть» положили в долгий ящик,однако ежегодно выделяя на него ассигнования.

Деньги шли на периодическое наблюдение за оставшимися вживых в случае, если выяснится что-то новое: какая-то закономерность.

Наконец она выявилась.

Кэп перелистал папку с фотографиями и нашел черно-белыйглянцевый снимок, восемь на двенадцать, с изображением девочки. Еефотографировали три года назад, когда ей было четыре года и она ходила вбесплатный детский сад в Гаррисоне. Снимок был сделан с помощью телеобъективаиз-за дверцы хлебного фургона, затем увеличен и скадрирован так, чтобы убратьиграющих мальчишек и девчонок и выделить портрет улыбающейся малютки сторчащими косичками и скакалкой в руках.

Кэп некоторое время умиленно смотрел на снимок. У Уэнлессапосле инсульта появился страх. Уэнлесс решил, что девчушку надо быликвидировать. И хотя Уэнлесс ныне не у дел, внутри организации нашлись люди,согласившиеся с ним. Однако Кэп очень надеялся, что до этого дело не дойдет. Унего у самого было трое внучат, двое – в возрасте Чарлин Макги.

Конечно, им придется отнять девочку у отца. Возможно, навсегда.Его же, конечно, после того, как он сыграет свою роль, почти навернякаликвидируют. Почти наверняка... Было четверть одиннадцатого. Он позвонилРэйчел:

– Эл Стейновиц еще не появился?

– Только что прибыл, сэр.

– Очень хорошо. Пришлите его ко мне, пожалуйста.

***

– Я хочу, Эл, чтобы вы лично довели операцию до конца.

– Понял, Кэп.

Элберт Стейновиц – маленький человечек с бледно-желтоватымлицом и иссиня-черными волосами; в молодые годы его иногда принимали за актераВиктора Джори. Кэп сталкивался по работе со Стейновицем на протяжении почтивосьми лет – они оба пришли сюда из военно-морского флота. Ему всегда казалось,что Эл вот-вот ляжет в больницу и больше не выйдет оттуда. Эл курил всегда ивезде, но здесь это не разрешалось. Он ходил медленным, величественным шагом,придававшим ему какое-то странное подобие достоинства, а достоинство всегдасвязано в представлении людей с мужественностью. Кэп, видевший все медицинскиекарты агентов Первого отдела, знал, что величественная поступь Элберта – липа;он страдал от геморроя и уже дважды делал операцию, от третьей отказался: онамогла окончиться свищом до конца жизни. Его величественная походка всегданапоминала Кэпу сказку о русалке, хотевшей стать женщиной, и о цене, которуюона заплатила за то, что вместо рыбьего хвоста получила ноги. Кэп предполагал,что ее шаг, вероятно, тоже был величественным.

– Когда сможете быть в Олбани? – спросил он Эла.

– Через час после отъезда отсюда.

– Хорошо. Я вас не задержу. Как там дела? Элберт зажал своималенькие желтоватые руки между коленями.

– Нам помогает полиция штата. Все дороги, ведущие из Олбани,перекрыты. Пикеты установлены по концентрическим окружностям с аэропортомОлбани в центре. Радиус – тридцать пять миль.

– Вы исходите из того, что они не поймали попутку.

– Приходится, – сказал Элберт. – Если же их кто-то подобрали увез за двести миль или больше, то нам, конечно, придется начинать всесначала. Но я уверен, что они внутри этого круга.

– Да? Почему же, Элберт? – Кэп подался вперед. ЭлбертСтейновиц был, без сомнения, лучшим агентом в Конторе, если не считатьРэйнберда: умен, с прекрасно развитой интуицией и – если требовало дело –безжалостен.

– Отчасти интуиция, – сказал Элберт. – Отчасти данные,полученные от компьютера, в который мы заложили все, что знали о трех последнихгодах жизни Эндрю Макги. Мы запросили у машины сведения о любых ситуациях,какие могут возникнуть, исходя из его предполагаемых особых способностей.

– У него они есть, Эл, – мягко произнес Кэп. – Вот почемуэта операция так чертовски деликатна.

– Да, они есть, – сказал Эл. – Но данные компьютера наводятна мысль, что его возможности пользоваться ими чрезвычайно ограниченны. Если онприбегает к ним слишком активно, то заболевает.

– Правильно. На это мы и рассчитываем.

– Он занимался вполне легальным делом в Нью-Йорке, чем-топохожим на группы Дейла Карнеги.

Кэп кивнул. «Поверь в себя» – курс, предназначенный восновном дл застенчивых администраторов. Он давал ему и девочке средства накусок хлеба с маслом, не более.

– Мы опросили его последнюю группу, – сказал ЭлбертСтейновиц. – Шестнадцать человек; они платили за обучение двумя отдельнымивзносами – сто долларов при поступлении, сто по ходу занятий, если результатбыл очевиден. Конечно же, он был очевиден.