К вечеру мое состояние стало совсем упадническим. Жизнь виделась мне чередой страданий – я через столько всего прошла с тех пор, как сбежала из дома, и все напрасно. Ни одна моя мечта не стала хоть сколько-нибудь реальной. Все это время меня поддерживала мысль о доме, но теперь, когда двое моих близких вот так внезапно умерли, казалось, что мне пора сдаться. К чему страдать дальше? В порыве отчаяния я стащила с кухни огромный мясницкий нож. Пока я лежала в кровати, набираясь мужества вонзить его себе в сердце, я постоянно думала о маме. Бедная моя мамочка! Она не выдержит смерти третьего ребенка за неделю. Я не могу с ней так поступить.

Вот в таком состоянии меня нашла Басма, забежавшая в комнату, чтобы проведать меня. Вид ножа на столике у моей кровати привел ее в ужас:

– Черт возьми, Варис! Ты что такое задумала?!

У меня не было сил объяснять ей – я лежала, как зомби, уставившись в потолок. Басма схватила нож и быстро унесла его обратно, пока взрослые не увидели.

Через несколько дней тетя вновь позвала меня на телефонный звонок:

– Варис, спускайся! Быстрее, это тебя!

Телефонный звонок для меня? Это было очень неожиданно, до этого я даже не держала в руках телефонную трубку.

– Варис, что ты копошишься, быстрей сюда! Возьми трубку.

– Да? – прошептала я, держа телефон как можно дальше от себя.

– Ой, да держи ты ее нормально! Поднеси телефон прямо к уху и говори. Вот так. – Тетя прижала трубку прямо к моему уху.

– Алло, да?

На том конце был мамин голос!

– Мама! Ох, мама, это правда ты? О Аллах, как я рада! Как ты?

– Плохо. Живу сейчас под деревом.

Мама рассказала, что когда узнала о смерти Аман и Старика, то чуть не лишилась рассудка. Ей было очень плохо, и она не хотела никого видеть, поэтому она удалилась в пустыню, чтобы побыть наедине со своим горем. После она отправилась в Могадишо, чтобы повидать родню. Сейчас она звонила из дома тети Сахру. Я мысленно поблагодарила Аллаха за то, что он отвел меня от самоубийства – смерть третьего ребенка просто бы раздавила маму.

Мама попыталась объяснить мне, почему умерли Старик и Аман. Все началось с того, что Старик заболел. У кочевников, конечно, доступа к медицине не было. Никто никогда не знал, чем болен человек и как можно ему помочь. Ты либо был здоровым и жил, либо умирал – третьего не дано. Мы, честно говоря, не боялись заболеть. Если это случилось, то что ж, видимо, такова воля Аллаха, иншалла. Жизнь была для нас даром, а смерть – его волей, которой невозможно противиться.

Но Старик был необычным ребенком, поэтому, когда он заболел, родители изрядно перепугались. Мама решила отправить со знакомыми весточку для Аман в Могадишо – Аман всегда была у нас самая сильная и сообразительная, она бы точно что-то придумала. Аман не подвела. Она пешком добралась из Могадишо до стоянки и на руках понесла его в столицу. Только вот Аман была на последнем месяце беременности. Она не успела донести Старика до больницы – он умер у нее на руках. Для сестры это стало настоящим ударом, она перенесла серьезное нервное потрясение и спустя пару дней умерла сама, вместе со своим малышом. Это двойное горе сломило маму, а ведь она всегда со смирением принимала удары судьбы – это была не первая детская смерть за ее жизнь. В тот момент я еще сильнее почувствовала угрызения совести за то, что я живу в таком хорошем доме в Лондоне, а мама там бродит в отчаянии по пустыне.

Телефонный звонок для меня? Это было очень неожиданно, до этого я даже не держала в руках телефонную трубку.

Со временем жизнь вошла в привычное русло, и я старалась находить радость в самых обычных мелочах. Как-то раз я уболтала Басму поиграть со мной в модели. В Лондоне все наряжались куда разнообразнее, чем в Сомали, и я очень полюбила рассматривать и примерять одежду, представляя себя другим человеком. Как-то раз я прокралась в комнату дяди Мохаммеда и достала его лучший костюм – синий шерстяной комплект в тонкую белую полоску, очень элегантный. К нему я подобрала белую рубашку, шелковый галстук, темные носки, черные лаковые туфли и фетровую шляпу. Аккуратно все это надев (и даже завязав галстук), я пошла красоваться перед Басмой. Та буквально умирала со смеху.

– Варис, нам нужно его разыграть! Поди и скажи ему, что его ждет какой-то мужчина в холле.

– Басма, да ты что, он меня прибьет… Это же его лучший костюм.

– Да не бойся, все только посмеются.

Басма отправилась в гостиную, я ждала удачного момента, чтобы зайти внутрь, у двери.

– Папа, там к тебе кто-то пришел. Мужчина.

– Что? Ко мне? – Голос дяди звучал очень сердито. – Кого так поздно принесло? Он сказал, что ему нужно? Кто это вообще?

Дядя был в шоке – что это за странный гость? Заглянув под шляпу и догадавшись, он все понял и громко расхохотался. Все остальные тоже не могли сдержать смеха.

– Э-э-э… ну, ты его скорее всего знаешь.

– Ладно, скажи, пусть…

– Папа, может, ты сам посмотришь? Он ждет у дверей.

– Ох, ладно, пусть заходит, – устало пробормотал дядя.

Пора! Поглубже надвинула шляпу на лицо, засунула руки в карман и вразвалочку зашла в комнату.

– Здорово! Что, правда не помните меня? – баритоном сказала я.

Дядя был в шоке – что это за странный гость? Заглянув под шляпу и догадавшись, он все понял и громко расхохотался. Все остальные тоже не могли сдержать смеха.

Дядя Мохаммед попытался внести нотку серьезности и погрозил мне пальцем:

– Варис, а я тебе разве разрешал…

– Дядя, но ведь так смешно получилось, смотри, у тебя аж слезы выступили.

– О Аллах, что с тобой делать!

Я частенько повторяла такие представления, и всегда удавалось застать дядю врасплох. И каждый раз он просил:

– Варис, все, это в последний раз. Заканчивай брать мои вещи, это непозволительно.

Он говорил это достаточно серьезно, но и смеялся каждый раз он по-настоящему. Я даже несколько раз слышала, как он пересказывал эти истории своим друзьям:

– И значит, эта девочка идет в мою комнату и наряжается в один из костюмов. Потом приходит Басма и говорит: «Папочка, к тебе там кто-то пришел…» И тут выходит Варис в совершенно диком сочетании всех моих вещей и разговаривает баритоном. Ох, вы бы это видели…

Подруги тети считали, что я могла бы построить успешную карьеру фотомодели. Но тетя была с этим категорически не согласна:

– Мы ведь родом из Сомали, к тому же мусульмане. Сами понимаете…

Однако дочь давней тетиной подруги, Иман, была фотомоделью. И очень успешной. Они всегда останавливались у нас в доме, когда гостили в Лондоне. И тетя ничуть не осуждала карьеру Иман. Прислушиваясь к их разговорам, я понемногу стала понимать, что это за работа. В журналах двоюродной сестры я нашла множество снимков с Иман – почти все я вырезала и наклеила на стену в своей комнате. Я часто думала: у Иман ведь все получилось. А она тоже сомалийка, как и я. Может, и я смогу?

Я всегда пыталась завести с ней разговор, пока она жила в нашем доме. Но это была та еще задачка – почти все время Иман общалась со взрослыми, а я не могла просто так