class="p1">— Что было в прошлые разы, не скажу, из-за плеча не смотрел. Но в этот раз островные наняли две сотни арбалетчиков. До кучи к обычной своей охране! Которой тоже по две дюжины на борт! Не думаю, что смерть купца способна заставить раскошелиться на такую охрану! Торгашей режут каждый день! Особенно в нашем городе! Две роты арбалетчиков! Это только война! Иначе они себя просто не окупают! Даже по пол-мерка в месяц… Любой разорится!

Фуррет оборвал помощника, подняв раскрытую ладонь. Дюссак попыхтел немного, но ни слова больше не произнес. Лишь пальцы так и мелькали в тревожной барабанной дроби.

— Понимаю, к чему ты клонишь. Прекрасно понимаю. Но не соглашусь с выводами. Подумай сам! Сивера и двести наемников с цаграми… Дюссак, мы тут без лишних ушей, поэтому, будем начистоту. Нас же втопчут в песок, если захотят! Этих сил избыточно много, тут я с тобой соглашусь. Хватило бы и полуроты. Против наших с тобой неумех…

— Тем не менее! — Дюссак обхватил подлокотники, сжал до побелевших пальцев… — Я тревожусь!

Фуррет взорвался, швырнув кружку в стену. По наклеенной ткани расползлось черное пятно. Ковер вобрал в себя остатки. Лишь несколько капель застыло на густом ворсе.

— Ты хоть не нуди как муха! Осень на дворе! Зима уже скоро! Прекращай! Я понимаю твое беспокойство. Не разделяю, но понимаю. И учти, слухи ведь доносятся не только до твоих ушей! Мои друзья как один утверждают, что на Островах все тихо. Все разговоры о Сивере касаются только грядущего торга. Ни слова в сторону! Один торг! Ты же знаешь этих болтунов! Они не знают, что такое секреты! Тревожится он…

Дюссак вскинулся было, но тут же осел. Заерзал в кресле.

— На время ярмарки никаких отпусков и болезней. Кого увижу похмельным — лично утоплю. Всех в строй! И стража, и твои люди постоянно на улице! И днем, и ночью, — Фуррет устало кивнул товарищу, — учти, эти все меры только и исключительно, чтобы тебе было спокойнее. Помни, что я не разделяю твоей тревоги! А то будешь валять свою циркачку и думать о том, что твой старый друг — тупой мудак. Еще не встанет от переживаний. Совсем себя загрызешь!

— Циркачку⁈…

— Из тебя плохой актер. Не старайся, Хото не переплюнуть. Да и ценю я тебя не за это.

* * *

В огромном каменном зале свистел под потолком ветер, заставлял огоньки свечей дергаться в испуге…

Тени скакали по грубой кладке, больше пригодной для замковых стен, чем для жилья. Прыгали по древним гобеленам, готовым в любой миг рассыпаться в невесомую пыль, по облупившимся фрескам…

В одном из углов квадратного зала стоял овальный стол, такой же монументальный как камень окружающих его стен, такой же старый, как и они. Тот, кто приказал его поставить именно здесь, словно опасался расположить стол по центру зала, как принято. Впрочем, нынешний владелец Блеанкура о таких мелочах предпочитал не думать. Стоит и пусть стоит дальше — а на свободном месте можно всласть побренчать железом, разгоняя застоявшуюся на пирушке кровь.

Там и сейчас рубились. Не насмерть, разумеется! Так, легкая дружеская потасовка в четверть силы. В голову не бить, острием не тыкать, уши не грызть, по яйцам не пинать!

— Убей его, Ле!

— За яблочко его, за яблочко!

Поединщиков поддерживали вяло, больше по привычке, чем по зову души. Каждый из тех, кто собрался в этот вечер за столом, участвовал в десятках тысячах таких вот поединков и в сотнях настоящих боев, когда режутся насмерть, и единственное правило — кто победил, тот и прав.

За столом сидели семеро. Все были не похожи друг на друга — кто блондин, кто брюнет, кто в теле, а кто худ, словно палка, коей крестьяне дерьмо мешают. Но, при этом, сходства было куда больше! Этакая стая бродячих псов, ходивших когда-то на охоту для богатого сеньора, но выбравших свободу, и сбежавших. Только их не предупреждали, что свобода несет и пустоту карманов… Даже стол был пустоват — немного вина, скудная дичина, подвявшая зелень, сыр… Набор, подходящий не благородным рыцарям, а горожанину средней руки, не больше.

Впрочем, за этим столом собрались не для того, чтобы набивать желудки. Тут собрались, чтобы слушать и говорить.

Говорил один из них, сидящий во главе стола. Высокий, с проседью, глаза черные, со злым вороньим отливом. Лицо изрублено старыми шрамами. Один, сабельный, пересекал лицо, строго вниз, от линии волос, до подбородка. Второй, оставленный тонким лезвием ножа, шел точно поперек лба. Шрамы пересекались над левой бровью.

Голос звучал хрипло, будто рыцарь был простужен. И с легкостью перекрывал шум фехтующих бойцов.

— Итак, господа! Во-первых, снова хочу поблагодарить за то, что вы откликнулись на мой зов! Как любил говорить мой батюшка, «как здорово, что мы сегодня здесь все собрались!».

— Мы не могли иначе, мастер Руэ! — ответил за всех толстяк средних лет, сидящий по правую руку от хозяина замка. — Позвали же вы, а не какой-то там король!

Смех взлетел под самый потолок, распугав пригревшихся на стропилах голубей.

— Благодарю, друг мой Бертран! Твои слова, хоть и звучат, словно лесть, идут от сердца, я знаю!

Толстяк Бертран коротко кивнул.

— Так вот, раз мы с вами, друзья, обменялись любезностями, то не будем тянуть тигуара за хвост. Скажу за всех, ибо точно знаю, что каждый подтвердит истинность моих слов! Времена нынче сложные. Безденежные и нездоровые. Отгонять дурные мысли все сложнее. Не скажу, что у нас много путей, чтобы облегчить свою скорбную участь, не дожидаясь, пока она станет скверной до полной невозможности. Но один я знаю. Однако, прежде чем оглашать, я все же хочу спросить, нет ли среди моих давних и верных друзей таких, кто бы опасался вероятного гнева служителей Панктократора?

Лишь один смех был ответом рыцарю Руэ.

Глава 9

Лисы в курятнике

Флотилия пришла на рассвете. Помог ветер — полночи надувал паруса, подталкивал в корму, тащил за собою к гостеприимному берегу, выдохнувшись лишь к полуночи.

Первыми корабли встретили рыбаки, те, кто выходил на промысел к Черным Камням. Выходили обычно с вечера, чтобы за ночь проверить долгие версты сетей, и с утра быть первыми на рынке со свежей рыбой и прочими дарами моря. Но когда на границе между морем и небом появились первые мачты, то все лишние мысли пропали без следа.

Острова же плывут! К бесам все! Полетели в воду мешки с рыбой, зачиркали ножи по натянутым шнурам сетей…

Самую быструю лодку отрядили обратно в порт. Мчите, посланцы, выгибайте весла об упругую воду! Донесите до Сиверы радостную весть! Острова плывут! Торг будет! Каждый-прекаждый мешок денег заработает! А в Сивере деньги любят и уважают!

Остальные же рыбаки, избавившись от лишнего груза, замедлявшего ход, двинулись навстречу нефам островных. Не для торговли, нет! За торговлю в море, на берегу, от обиды, могут и глотку перехватить. Так, на всякий случай. Вдруг кому из островных на берег быстрее надо, чем прочим? Или новости свежие услышать захотят — а что, в торговле первое дело, новости с берега слышать! Или если помочь с буксировкой тяжелых, груженных в перегруз судов, можно заработать хорошие деньги! Не мешок, конечно, но немало!

Ветер ушел, паруса бессильно повисли. Тут же пришел туман…

Огромные корабли, кажущиеся утесами, чудом плывущими по волнам, медленно пробивались сквозь молочную взвесь. Мерно двигались огромные весла — по четыре гребца на каждом — понемногу приближая тяжело груженые нефы к Сивере…

В порту же времени не теряли! Не успели гонцы запаленными глотками прокаркать, мол «Острова идут, готовьтесь!», как вся бухта покрылась лодками сиверцев. Все спешили к кораблям островитян.

Жаль, Острова лоцманов не берут — знают, проклятые жадюги, сиверские воды как свой карман — сколько лет ходят одной дорогой. Хоть самим бары намывай, таская песок и валуны с берега, чтобы нужда в проводниках возникла!

На выходе из бухты, где берега сжимались в узкую горловину каменного мешка, случился затор. Как обычно, в общем. Традиционно! Сталкивались лодки, трещали борта, ломались весла…

Сквозь проломленные борта хлестала ледяная осенняя вода, черная на вид. Кто-то падал в воду, захлебывался, из последних сил выскакивая на поверхность, чтобы глотнуть спасительного воздуху… И тут же получить веслом или килем