– Интересные дела, Степаныч… Мы ж с тобой вроде бы и недоговаривались на это место и на это время… Неужели хвоста за мной пустили,ваши благородия?

– Если уж употреблять старинную титулатуру, то – вашипревосходительства, – усмехнулся в тон Мазур. – Это простосовпадение, Фомич. Шагаю это я себе на променад, вдруг тебя увидел. И тут жевспомнил, что нужно серьезно поговорить…

– Ну, садись тогда. – Гвоздь распахнул перед ним заднююдверцу.

– Серьезно поговорить, – сказал Мазур с нажимом напервое слово.

Гвоздь думал не более пары-тройки секунд. С непроницаемымлицом нагнулся к передней дверце:

– Паша, к ребятам пересядь, я сам поведу…

Шофер, дисциплинированно не задавая вопросов, пересел кохранникам. Гвоздь кивнул Мазуру на переднее сиденье, обошел «Волгу» спереди,устроился за рулем и, пропустив дребезжащий маршрутный автобус, влился в поток.Мазур видел в зеркальце, что вторая машина висит на хвосте, как ей и положено.

– Маршрутники эти – страшное дело, – сообщил Гвоздь,как ни в чем не бывало. – Слышали краем уха, что есть какие-то такиеправила, но толком ничего не знают. Какие тут авторитеты, номера и понятия!Они, козлы, в погоне за рубликом и самого президента стопчут, если на дорогепопадется. У вас в столицах они такие же дурные?

– Да нет, поумнее, – сказал Мазур ему в тон, столь жебезмятежно.

– Когда-то, лет двадцать назад, «Волгу» страшно хотелось,спасу не было, – столь же непринужденно продолжал Гвоздь. – Тогда«Волга», да еще в экспортном исполнении – это было что-то…

– А ты хорошо шоферишь, Фомич, – сказал Мазур,по-прежнему не выказывая ни малейших признаков нетерпения. – Гденавострился?

– А на лесовозе, – ответил Гвоздь. –В незабвенной Коми АССР… ты, часом, не помнишь, как она нынче зовется? Всепереименовали к чертовой матери…

– Не помню, – сказал Мазур. – Фомич, я тут давеча,в подъезде дома одного профессора, столкнулся с твоими ребятками… Быча и ещеодин, незнакомый…

Гвоздь бросил на него быстрый взгляд:

– Степаныч, а ты что, в претензии? Они ж на тебя и непробовали наезжать, дали спокойно уйти и девочку не помешали утащить… По-любомутебе на них сердиться поводов нет…

– Я и не говорю, что сержусь или в претензии, – сказалМазур. – Однако, уж прости, Фомич, но ситуация выглядит, с моей точки зрения,таким вот печальным образом: ребята явно пришли не сами по себе, а выполняятвой приказ… чего они и не скрывали, кстати. Вот и выходит, что ты начал игратьна моем поле. В мою игру ты зашел, Фомич, так что извини за навязчивость… Когоони должны были прихватить – девочку или профессора? У меня такое осталосьвпечатление, что за профессором они шли. Девочка скрывалась, вряд ли вы еепроследили… а вот профессор, наоборот, сидел на месте и ни от кого не бегал…

– Степаныч, – задушевно сказал Гвоздь. – Человекты мой дорогой, ну в чем я перед тобой провинился, что ты на меня смотришьволком? Обижать тебя ничем не обижали. Я тебе по гроб жизни обязан, ты жмне жизнь спас самым героическим образом, грудью богатырской заслонил, изчерного пистолета паля, Нечая разоблачил, суку, который ссучился, детство нашебосоногое предал, дружбу старую…

Мазур вздохнул:

– Фомич… Ну к чему эти байки? Ты ведь меня уже узналчуточку. Неужели всерьез полагаешь, что сможешь уболтать?

– Тебя уболтаешь…

– Тогда?

– Степаныч… Ну в конце-то концов, означенный профессор – нетвоя безраздельная собственность, верно? Зачем он тебе вообще нужен? Ты ведь немент, твоя специальность – внешний супостат…

– Вот именно, – сказал Мазур. – Хорошо помнишь,что я тебе говорил насчет одной милой девочки азиатского облика?

– Хочешь честно? Плохо я верю в шпионов, поскольку ни разу вжизни их не видел. Может, и нет никакой шпионки?

– Есть, Фомич, – сказал Мазур. – Есть, ксожалению. Ты ведь, сдается мне, знаешь, что приключилось с профессором?Думается мне, что твои ребята, пытаясь обрести хотя бы синицу в руках,влезли-таки к нему в квартиру… А?

– Ну предположим, предположим… Бедолага…

– Только есть тут одна маленькая загвоздочка, –продолжал Мазур сухо. – Быча мне проговорился, что шли они не запрофессором, а как раз за девочкой Таней, без которой ты им возвращаться невелел категорически…

– С-сопля… – процедил сквозь зубы Гвоздь.

– Ты его не ругай, ладно? – великодушно сказалМазур. – Он у тебя мальчик умный и старательный, а что передо мной чуточкуподрастерялся, это еще не смертный грех, передо мной, не сочти за похвальбу, ине такие терялись… Фомич…

– Аюшки?

– Бросил бы ты это дело…

– Это которое?

– Курганы, – сказал Мазур. – Точнее, зарытое воных золотишко. Я ведь помню, что за журнальчик у тебя на столе лежал во времяпоследней нашей беседы… Я тебя убедительно прошу: не изображай ты такогонедоумения. Я и так все знаю…

– Все? – усмехнулся Гвоздь. – А сколько от наслету до города Кейптауна?

– Фомич… – поморщился Мазур. – Ты ж серьезный человек,не надо меня разочаровывать… Давай, я за тебя все сам обскажу, лады? Ты узналпро бизнес, который за твоей спиной наладила Лара. И по размышлении решил кнему подключиться, то есть, точнее говоря, загрести под себя. Дело житейское, ятебя не упрекаю – по какому такому праву? – но в том-то и вся беда, чтовокруг этого вдруг ставшего бесхозным бизнеса закрутились нешуточные страсти…

– Ты про Антоху, что ли, Степаныч? – пренебрежительноусмехнулся Гвоздь. – Ковбоя я порву, если доведется, как Тузик грелку.Калибром не вышел, сучонок…

– Да при чем тут Ковбой, – терпеливо сказалМазур. – Ковбой – сявка, я с тобой совершенно согласен… Дело в других.Шпионаж – дело серьезное. Это в кино шпионы друг в друга палят на каждом шагу,в жизни обстоит не так жутко… но если уж решат, что человека следует убрать потем или иным причинам, его непременно уберут. Каким бы крутым он ни был. Этодля Шантарска ты крутой, а кое-какая забугорная контора десяток таких, как ты,смахнет, словно пешку с доски…

– Подавятся, – процедил Гвоздь, умело работаябаранкой. – Зубки поломают…

Мазур смятенно подумал, что его собеседник, похоже, и всамом деле не осознает всей серьезности ситуации. Скорее всего, оттого, чтошпионские дела лежат чересчур уж далеко за пределами его непростого жизненногоопыта. Как растолковать бедуину, что белый медведь – существо опаснейшее? Вгенетической памяти бедуина нет страха перед белыми медведями – как нет у чукчиопаски перед ядовитыми змеями, коих на Чукотке не водится…

– Степаныч, – сказал Гвоздь уже без прежнегошутовства. – Чего ты от меня хочешь, собственно?