Существует и другая версия этого события. Согласно рассказу хорватского коммуниста Анте Цилиге, который позднее порвал с партией, а в середине 1930-х гг. жил в Советском Союзе, Пелагея после возвращения из Загреба присоединилась к группе югославов, которые противились сталинской «троице». Из-за этой деятельности как троцкистка она была арестована. Произошло это ночью в отеле «Люкс» в присутствии Броза, который не пошевелил пальцем, чтобы ее защитить. Из-за связи с ней последующие три года Вальтер находился между жизнью и смертью, поскольку ГПУ и его подозревал в троцкизме. Пелагея была исключена из партии и сослана на 10 лет в Среднюю Азию. По Москве поползли слухи, что она умерла в камере[2500]. Похоже, что Тито верил этим слухам, поскольку в 1949 г. он рассказывал эту версию Луису Адамичу. На самом деле Пелагея вернулась из ссылки перед войной, но из-за конфликта между Сталиным и Тито опять была осуждена на 10 лет. И это несмотря на то что уже тогда у нее была другая семья [2501]. КГБ предложил ей уехать в Югославию и работать там агентом, Пелагея это предложение отклонила. Может быть, из-за того, что ей сказали, будто Тито убил сына Жарко, якобы потому что тот был сталинистом. В 1956 г. ее реабилитировали и позволили поселиться в городе Истра под Москвой, где она как учительница жила в весьма скромных условиях. Там ее нашел хорватский историк Иван Очак, он рассказал ей правду и помог снова установить связь с сыном. Умерла она в апреле 1968 г., прежде, чем Жарко удалось организовать ее поездку в Югославию. Тито, который позаботился, чтобы ей выделили скромную пенсию за предвоенную революционную деятельность, послал на ее могилу венок. На самом деле он в определенном смысле списал ее со счетов, никогда ее не вспоминал и не искал с ней контактов, когда начал в 1950-е и 1960-е гг. посещать Россию[2502]. Запретил даже, чтобы о ней что-либо было опубликовано. Кардель уже перед войной предупредил Джиласа, чтобы он ничего о Пелагее не спрашивал, так как для Тито это болезненно и неприятно. Но когда он умер, в папке, которую он всегда носил с собой, нашли фотографию Пелагеи. К сыну он испытывал нежные чувства. Частично из-за своего беспокойного характера, частично из-за советских педагогических методов Жарко превратился в настоящего хулигана, с которым Тито пришлось возиться, когда он его в итоге нашел[2503]. Никто о нем не заботился, поскольку мальчик до войны жил по разным интернатам или опекунам (некоторое время он жил с Йосипом Копиничем), в стесненных финансовых обстоятельствах. Настолько стесненных, что в 1940 г. Димитров выделил для него дополнительные 100 рублей месячного содержания, поскольку имевшихся 250 рублей ему не хватало на жизнь[2504].

Во время войны Тито несколько раз о нем упоминал и был горд, когда узнал, что при обороне Москвы Жарко, семнадцатилетний доброволец, потерял руку и был удостоен звания Героя Советского Союза. Эта новость, однако, была не точной, поскольку Жарко получил только орден Отечественной войны, но это не уменьшило привязанности Тито к сыну[2505]. Жарко вернулся в конце войны в Югославию, где прибавил отцу седых волос своим пристрастием к разврату и пьянству. В феврале 1946 г., во время гастролей Ансамбля народных танцев Игоря Моисеева в Белграде, он совершил «невероятные и глупые вещи», цитируя слова Густава Влахова, секретаря Тито, которого тот просил присматривать за Жарко. Произошел серьезный инцидент между Жарко и русским офицером, они повздорили из-за некой балерины. Когда Влахов на следующий день оповестил Тито о том, что произошло, тот сказал: «Вы неверно поступили, нужно было стрелять». И стрелять в Жарко. Всё закончилось домашним арестом, что его не образумило. Помимо прочего, после упомянутого инцидента посреди Белграда он «случайно» ранил себя настолько тяжело, что из-за срочности операции сам Сталин послал на помощь своего хирурга. Но тот прибыл слишком поздно, а операцию необходимо было делать сразу[2506]. Этим его злоключения не закончились. Еще в 1966 г. он чуть не убил Лазаря Колишевского, который с женой и дочерью прогуливался вблизи его квартиры на Бриони. Из своего окна Жарко стрелял по воронам. Когда потрясенный Колишевский пожаловался Тито, тот обреченно ответил, что новость его не удивляет: «Да, это произошло, чего там. Это Жарко, знаешь же, какой он»[2507].

13 октября 1936 г. Вальтер женился на 22-летней немке Эльзе Йоханне Кёниг, которая под псевдонимом Люсия Бауэр жила в отеле «Люкс» и работала в Коминтерне настройщиком радиоаппаратов. Поскольку через три дня после свадьбы Вальтер покинул Москву, куда вернулся только весной 1938 г., его брак был кратким. В то время, когда он был Югославии и в Париже, НКВД в конце сентября 1937 г. обвинил Люсию Бауэр в шпионаже в пользу гестапо и в декабре она была расстреляна[2508]. Как мы узнаем из рассказа Зденки Кидрич, «немка» очень страдала, поскольку Тито нечасто писал, и она в приступе ревности иголкой на фотографии проколола ему глаза[2509]. Когда Вальтер узнал о трагической судьбе своей молодой и несчастной жены, он, конечно, не колеблясь осудил ее, тем более что она во время допросов на Лубянке обвиняла его. Чтобы объяснить, почему он с ней связался, Тито упомянул сына Жарко, которому Люсия должна была стать второй матерью, хотя позднее Жарко сказал, что они никогда не встречались[2510]. На всякий случай Вальтер также самокритично заметил: «Думаю, я в этом случае не был достаточно бдительным, и это большое пятно в моей биографии»[2511]. Из безвыходного положения его и тогда вытащил Копинич, который обратил внимание на то, что Эльза казалась достойной доверия женщиной, поскольку уже давно жила вместе с функционерами Коминтерна в отеле «Люкс», и никто не подозревал ее в предательстве[2512].