– Конечно есть. Меня зовут Чарити, мне двадцать три года, и я здесь, с тобой…

– А что ты сделаешь, если я ударю тебя? Или подожгу дом? А если я скажу, что собираюсь перерезать тебе горло?

– Все, что скажешь.

Я сжал ладонями виски и подавил яростный вопль.

– Минутку, Чарити, это неправильно. Я не хотел сделать тебя автоматом, повторяющим мои слова. Будь настоящей, живой женщиной. Реагируй как-нибудь на меня.

Она натянула одеяло до подбородка и закричала…

Я сидел на кухне один. Выпив стакан холодного молока, я громко вздохнул.

Нужно все хорошенько продумать. Ты можешь сделать все, что захочешь. Но ты пытаешься сделать это слишком быстро, ускоряешь события. Фокус в том, что нужно действовать медленно, складывать детали, подгонять их друг к другу, делать мир реальным…

Тогда я придумал небольшой городок на Среднем Западе, с широкими улицами и просторными каркасными домами, очень старыми, под большими деревьями, с тенистыми двориками и садами – не для вида, а для удобства: можно лежать в гамаке, ходить по траве и рвать цветы без ощущения, что ты портишь декорацию.

Я шел по улице, принимал все вокруг, привыкал к городку. Была осень, где-то жгли сухую листву. Я поднялся на холмик, вдыхая ароматный вечерний воздух и чувствуя себя живым. На вершине холма стоял большой кирпичный дом, перед ним простирался газон, над которым плыли нежные звуки фортепиано. Там жила семнадцатилетняя Пьюрити[18] Этуотер, самая симпатичная девушка в городе. Мне захотелось немедленно зайти к ней, но я сдержался.

Тебя же не знают в городе, подумал я.Ты должен устроиться здесь, а не просто возникнуть из ниоткуда. Должен познакомиться с девушкой принятым в обществе способом, произвести на нее впечатление, угостить ее содовой, пригласить в кино. Дай ей время. Сделай отношения настоящими.

Комната в пансионе стоила пятьдесят центов. Я хорошо выспался. На следующее утро я пошел искать работу, получил отказы в трех местах и поступил за два доллара в день в «Скобяные товары и корма Сигала». Мистер Сигал был приятно впечатлен моей откровенностью, вежливостью, почтительностью, а также моим рвением к работе.

Через три месяца мне подняли жалованье на четверть доллара и перевели в бухгалтерию. Я завел в комнате, которую снимал, канарейку и полку с умными книгами. Я регулярно посещал церковь и каждую неделю клал десять центов в блюдо для пожертвований. Я посещал вечерние курсы повышения квалификации для бухгалтеров и дал своим мышцам развиваться, но не больше, чем от обычных тренировок.

В декабре я встретил Пьюрити. Я расчищал от снега дорожку, по которой обычно ходил ее отец, когда она вышла из большого дома, очаровательно выглядя в мехах. Она подарила мне улыбку. Целую неделю я дорожил этой улыбкой и добился того, чтобы сопровождать ее на вечеринку. Там я пролил на себя пунш для гостей. Она снова улыбнулась мне. Ей явно понравилось мое загорелое лицо, вьющиеся волосы, привлекательная улыбка и щенячья неуклюжесть. Я пригласил ее в кино. Она не отказалась. На третьем свидании я немного подержал ее за руку. На десятом – поцеловал в щечку. Полтора года спустя – дело пока не зашло дальше поцелуев в щечку – она убежала из города с трубачом из джаз-группы, на концерт которой я ее позвал.

Ничего страшного, я попытался еще раз. Хоуп Берман была второй самой симпатичной девушкой в городе. Я познакомился с ней тем же способом, после двадцать первого свидания поцеловал ее в губы и был приглашен мистером Берманом на беседу. Он спросил меня о моих намерениях. Ее братья, здоровенные парни, тоже заинтересовались этим. Позиция «Бермана и сыновей, портных» стала мне ясна. Хоуп хихикала. Я сбежал.

Позже, сидя в своей комнате, я сурово распекал себя. Я потерпел фиаско в Поттсвилле. По городку разнеслась молва, что я бездельник и ловелас. Я забрал свои деньги, выплаченные с опозданием, сделал кое-какие выводы, выслушал речь обиженного Сигала о человеческой неблагодарности и попрыгунчиках и сел на поезд до Сент-Луиса. Там я стал ухаживать за Фейт[19], привлекательной девушкой, работавшей секретаршей в конторе адвоката, имя которого было написано на стекле второго этажа в нескольких кварталах от делового центра. Мы ходили в кино, катались на трамвае, посещали музеи, устраивали пикники. Я заметил, что Фейт потеет при теплой погоде, имеет несколько дырок в зубах, совершенно невежественна во многих вещах и любит приврать. Позже она плакала и болтала о свадьбе…

Омаха была приятнее Сент-Луиса. Неделю я жил в мужском пансионе при железной дороге и обдумывал дальнейшие действия. Очевидно, я все еще действовал слишком поспешно. Я променял одиночество Бога на одиночество Человека, не такое грандиозное, но не менее острое. И я понял: для того чтобы жить человеческой жизнью, надо с самого начала быть частью общества.

Вдохновленный этими мыслями, я поспешил в родильное отделение ближайшей больницы и родился в 3:27 в пятницу – здоровый мальчуган в три с половиной килограмма, которого родители назвали Мелвином. Пришлось съесть более двухсот килограммов кашки, прежде чем попробовать мясо и картофель. Я был вознагражден болью в желудке. Как и все, я учился говорить и ходить, любил стягивать скатерть со стола, чтобы услышать звон бьющейся посуды. Потом я пошел в детский садик, где строил крепости из песка, начал кататься на трехколесном велосипеде, никелированном, с красной рамой. Я узнал, что такое обуваться, застегивать штаны, кататься на роликовых коньках и падать с велосипеда. В средней школе я потратил двадцать центов, которые мне дали на завтрак, чтобы провести опыт с колой и майонезом: смесью попала на потолок, моих одноклассников и томик О. Генри. Я прочитал множество скучных книг Луизы Мэй Олкотт и А. Г. Хенти и выбрал Пейшенс[20] Фрумвол в качестве своей пассии.

Она была очаровательной рыженькой девушкой с веснушками. Я катал ее на своем первом автомобиле, одном из ранних «фордов», с широкими крыльями. После церемонии вручения дипломов я поступил в колледж и продолжил с ней переписываться. Летом мы познали друг друга в библейском смысле.

Я получил степень по менеджменту, устроился в энергетическую компанию, женился на Пейшенс и родил двух спиногрызов. Они росли почти по той же схеме, что и я сам, и это заставляло меня задумываться над тем, в какой мере Божественное вмешательство определяло мои замечательные успехи. Пейшенс все меньше соответствовала своему имени, все чаще устраивала домашние скандалы, толстела на глазах, проявляла интерес к делам церкви и собственному саду, питая лютую ненависть ко всему остальному.

Я упорно трудился и успешно преодолевал искушение ускорить ход событий или улучшить свою жизнь, например превратив Пейшенс в кинозвезду или наш скромный шестикомнатный домик в роскошное имение в Девоне. Я боролся с подобными искушениями каждую минуту, все шестьдесят секунд, и каждый час, все шестьдесят минут…