Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжкахклоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже впяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая,еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут — Николайвидел только, что что-то сделалось с Караем — он мгновенно очутился на волке ис ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.

Та минута, когда Николай увидал в водомоинекопошащихся с волком собак, из-под которых виднелась седая шерсть волка, еговытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова(Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, быласчастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть иколоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя,потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже недержал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост,опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью,вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.

— Боже мой! За что?… — с отчаянием закричалНиколай.

Охотник дядюшки с другой стороны скакал наперерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.

Николай, его стремянной, дядюшка и его охотниквертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когдаволк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался иподвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли,Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взялволка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники неслезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурогоне к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, — на перерез зверю.Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второйраз его остановили дядюшкины собаки.

Данила скакал молча, держа вынутый кинжал влевой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.

Николай не видал и не слыхал Данилы до техпор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звукпаденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясьпоймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка,что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, нособаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, какбудто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотелколоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», — и переменив положение,наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бывзнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другойперевалил волка.

С счастливыми, измученными лицами, живого,матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемыевизжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были всесобраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались ссвоими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, которыйсвесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стекляннымиглазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда еготрогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрелна всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.

— О, материщий какой, — сказал он. — Матёрый,а? — спросил он у Данилы, стоявшего подле него.

— Матёрый, ваше сиятельство, — отвечал Данила,поспешно снимая шапку.

Граф вспомнил своего прозеванного волка и своестолкновение с Данилой.

— Однако, брат, ты сердит, — сказал граф. —Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски-кроткой и приятнойулыбкой.

Старый граф поехал домой; Наташа с Петейобещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. Всередине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай,стоя на жнивье, видел всех своих охотников.

Насупротив от Николая были зеленя и там стоялего охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завелигончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки — Волторна; другиесобаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минутуподали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку,по направлению к зеленям, прочь от Николая.

Он видел скачущих выжлятников в красных шапкахпо краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что натой стороне, на зеленях, покажется лисица.

Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустилсобак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушивтрубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вотприблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делаяэти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья-тобелая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозьрасставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали дваохотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.

«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялсяэтот охотник? Это не дядюшкин».

Охотники отбили лисицу и долго, не тороча,стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел илежали собаки. Охотники махали руками и что-то делали с лисицей. Оттуда жераздался звук рога — условленный сигнал драки.

— Это Илагинский охотник что-то с нашим Иваномбунтует, — сказал стремянный Николая.

Николай послал стремяного подозвать к себесестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих.Несколько охотников поскакало к месту драки.

Николай слез с лошади, остановился подлегончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончитсядело. Из-за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал кмолодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но онбыл бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, ноон вероятно и не знал этого.

— Что у вас там было? — спросил Николай.

— Как же, из-под наших гончих он травитьбудет! Да и сука-то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Яего лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… — говорил охотник,указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.