отыскивать около черного яблока отметины дробинок, но не находит. Огорченный и обескураженный, он оглядывается на Андрея.

Но тот, улыбаясь, показывает ему в стороне от черного яблока небольшую со вмятыми черными краями дырку и поворачивает плахи другой стороной.

С задней плахи на них смотрит конусообразная дыра с белыми зазубринами вывороченных щепок.

Матвей восхищенно крутит лысой головой, потом хватает ружье, открывает его, видит в правом стволе круговой блеск свежеопиленной стали с желтым глазком револьверного патрона посредине и, мгновенно все поняв, воровато оглядывается по сторонам, быстро запирает затвор. Ни слова не говоря, он крепко берет Андрея за локоть и ведет по направлению к кузнице, повторяя на ходу:

— Такое дело спрыснуть! Тако-ое спрыснуть!!!

Идя вслед за ними чуть в стороне, Степка слышит, как Матвей, все еще держа брата за локоть, тихо говорит ему:

— Да ведь это тыщу раз удобнее всякой винтовки, хошь бы и с обрезным стволом, как я тебя уговаривал. А ты, вишь, какое придумал! Такое дело да не спрыснуть?! Грех, великий грех!

Степку, который шел вслед за ними, прямо-таки распирало от гордости за необыкновенное умение брата. Кто еще в деревне может такое?! Шутка ли, из простого дробовика сделать винтовку! Вот сказать Витьке, позавидует!

И Степка направляется в кузницу, чтобы посмотреть, не придумает ли брат еще какую-нибудь необыкновенную штуку. Про себя он решает тут же обязательно сказать Андрею, что он, Степка, тоже понимает, какое тот замечательное ружье сделал, и как гордится этим.

Но двери кузницы были заперты изнутри на тяжелый железный засов.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Под вечер к Кузнецовым приходит Тося. Наталья уговаривает Тосю принять участие в постановке новой пьесы, которую хотят они поставить к Первому мая.

— Ну, ты понимаешь, сама Анна Константиновна сказала, что лучше тебя для этой роли никого нет. И красивая, и строгая!

— Да ну тебя, Наташа, скажешь тоже, — краснеет Тося.

— Эх, ты-ы!.. — с завистливым восхищением обнимает ее Наталья и тянет к зеркалу. — Да мне бы хоть что-нибудь такое, как у тебя. А то смотри: ну, ничего! — шутливо всплескивает она руками перед зеркалом, глядя на свое отражение. — Глаза, как стекляшки… Щеки на булки похожи, так и пышут… Волосы куделей… Ну кто меня такую полюбит! — восклицает она и заливается смехом, начиная тормошить Тосю.

В избу входит Андрей.

При виде Тоси лицо его светлеет, он торопливо снимает фартук, застенчиво пряча грязные руки, идет за печь к умывальнику.

— Андрюша! — кричит ему Наталья. — Пойдем в сельсовет. У нас будет сегодня интересно: новую пьесу читать будем.

— А про что пьеса-то? — неторопливо откликается из-за печки Андрей.

— Антирелигиозная. Ведь пасха рядом с Первым маем-то.

— Пошел бы… — с сожалением говорит Андрей, выходя из-за печи и с силой протирая шею жестким полотенцем. — Да вот беда: обещал уж я тут одному человеку.

— Этот человек вместе с нами пойдет, — озорно смеясь, кивает Наталья на Тосю.

— Да нет, — отводя глаза, отвечает он. — Матвею обещал…

— Матвею? — изумленно восклицает Наталья. — Ни за что не пойдешь! — решительно отрезает она. И спохватившись, продолжает более мягко: — Ну ты сам посуди: разве эта компания…

Но Андрей уже строптиво насупил брови.

— Это кто же мне запретит пойти к нему?

— Кто-кто?! — восклицает Наталья с досадой. — Нечего тебе у кулаков делать, и только!

— А что этот кулак за работу мне целую сотню отвалил, это, по-твоему, ничего не стоит?

— Сотню-сотню, — бесцеремонно продолжает Наталья распекать брата. — Напоят до бесчувствия за эту сотню, а там к тебе еще эта краля Нюрка привяжется. И пойдет опять…

— Ната-аша! — зардевшись, восклицает Тося.

— Что «Наташа»? — оборачивается к Тосе расходившаяся Наталья. — Факт, что привяжется. Был бы самостоятельным, так…

— Наташа! — не находя слов, Тося в смятении поднимается с лавки и делает шаг к двери. — Разве можно такое? Об Андрюше?!

Заметив, что Андрей что-то хочет сказать ей, говорит в замешательстве, протягивая к нему руки:

— Не надо, Андрюша! Не говори ничего. Я и так верю тебе. Иди, куда хочешь! — И она быстро скрывается за дверью.

…Степка дома один.

За окнами подвывает поздняя, нежданная в такое время метель.

Сквозь изукрашенные причудливыми морозными узорами окна в скудно освещенную избу смотрит бездонно-черная ночь. Метель шоркает о замерзшие стекла пригоршнями сыпучего снега, жалобно стонет и разноголосо гукает в печную трубу.

За столом у коптящей лампы Степка читает «Вечера на хуторе близ Диканьки». Временами отрываясь от книги, он с замиранием сердца смотрит по сторонам, невольно ожидая, когда из темноты выступит черный Вий и укажет на него длинным железным пальцем.

Чтобы убедиться, что это только так — ему кажется, он перестает читать. Превозмогая жуть, храбро оглядывается по сторонам, потом встает, обходит все углы, и, убедившись, что там никого нет, снова берется за чтение.

Двери открываются, входит Наталья, веселая, раскрасневшаяся от ветра. Она с ласковой улыбкой смотрит на брата, оглядывает избу, спрашивает:

— Андрюша не приходил?

Степка отвечает, что нет, не приходил, и оживление Натальи спадает. Крепко сжав сомкнутые у груди руки, она говорит, глядя на Степку невидящими глазами:

— Что же делать? — и, не дождавшись ответа, добавляет: — Надо идти за ним, хоть ночевать домой привести… Где же Федька? Вечно пропадает непутевый парень. Как надо — никогда не найдешь.

— Федька, наверное, к Илюхиным на вечерку ушел, — отвечает Степка. — Я днем слышал, как они с ребятами сговаривались.

— Что же делать? — сокрушается Наталья. — Самой мне к Сартасовым никак нельзя.

— Давай, я сбегаю, — предлагает Степка, со страхом представляя темную улицу.

— Да ведь ты забоишься? — восклицает Наталья, с надеждой глядя на него.

— Забоюсь.

— Ну так как же ты побежишь?

— Как побегу? Забоюсь, а побегу.

— Ух ты, храбрец. Ну, хоть и побежишь ты, так что от тебя толку-то?

— Скажу: «Андрюша, пойдем домой, Наталья зовет…»

— Так и послушается тебя Андрюша… А нечего