Когда Мария очнулась, ее мутило, в голове стучали молоточки. Она открыла глаза, попыталась сесть – и почувствовала резкую боль в запястьях.

Она лежала на узкой койке в маленькой полутемной комнате с единственным зарешеченным окошком. За стеной надрывался телевизор. Руки Марии были прикованы к спинке кровати. Рядом с этой кроватью стояла женщина с мелкими, неприятными чертами лица.

Мария вспомнила это лицо, вспомнила, как ее втолкнули в черную машину…

– Где я? – прохрипела она, с трудом шевеля пересохшими губами. – Кто вы? Чего вы от меня хотите?

– Слишком много вопросов, – женщина хищно оскалилась, обнажив мелкие острые зубы. – Твое дело не спрашивать, а отвечать!

Она повернулась к двери и крикнула:

– Павел, она очнулась!

Телевизор приглушили. Дверь открылась, и в комнату вошел рослый мужчина с тяжелым подбородком. Тот, который втолкнул ее в машину. Когда это было? Сегодня? Вчера? Неделю назад?

Мужчина посмотрел на Марию пристальным, внимательным, тяжелым взглядом.

– Что вам от меня нужно? – спросила Мария, поежившись под этим взглядом. – Что вам нужно? Отпустите меня!

– Отпустим, – проговорил мужчина безразлично. – Непременно отпустим, если ты нам поможешь.

– Помогу? Чем я вам могу помочь? – удивленно спросила Мария.

– Где оно? Где то, что мы ищем? – выпалила женщина, наклонившись над ней.

Марии показалось, что вот сейчас эта женщина вцепится в ее горло своими мелкими зубами. Она испуганно вжалась в спинку кровати. Запястья пронзила резкая боль.

– Что вы ищете? – переспросила Мария.

Женщина выпрямилась, переглянулась со своим напарником, проговорила:

– Ты видишь, она не хочет нам помогать.

– Она еще не поняла, – примирительно проговорил мужчина. – Она еще поймет.

– Снимите с меня наручники! – попросила Мария. – Мне больно! Я обещаю, что никуда не убегу!

– Она обещает! – женщина усмехнулась, снова показав мелкие острые зубы. – Ты слышал – она обещает! Нет, милая, вот если ты поможешь нам найти то, что мы ищем, – тогда мы не только снимем наручники. Мы тебя вообще отпустим. Но только если ты нам поможешь.

– Но я не знаю, что вам нужно… если вы скажете, что ищете, – может быть, я смогу…

Мужчина и женщина переглянулись.

– Ну ладно, раз она не хочет помогать… – мужчина шагнул к двери, на самом пороге остановился, пристально взглянул на Марию.

– Ты видела его мертвым?

– Кого? – переспросила Мария, хотя сразу поняла, кого он имеет в виду.

– Кондратьева! Ты видела его?

И тут Мария поняла, что действительно не видела Алексея Ивановича мертвым. Так, может… но это дико и бессмысленно!

Видимо, они прочитали ответ по ее лицу, потому что снова переглянулись и собрались уйти.

– Постойте! – Мария облизала пересохшие губы. – Пить! Пожалуйста, дайте мне пить!

– А вот это запросто! – женщина снова усмехнулась, взяла кружку, налила в нее воды. – Только прежде тебе придется принять вот эту таблетку…

Она вложила в рот Марии голубую капсулу, поднесла к ее губам тяжелую фаянсовую кружку. Мария сделала несколько жадных глотков, бессильно откинулась на спинку кровати. Комната перед ее глазами поплыла, закружилась, и Мария провалилась в глубокий, тяжелый сон без сновидений.

Она просыпалась, ее кормили отвратительной сухой кашей или лапшой из пакета, снова заставляли принимать голубые капсулы, и она снова засыпала. Мария потеряла счет времени. Впрочем, наверное, его прошло не так уж много, потому что, когда она проснулась в очередной раз, тюремщица вместо голубой дала ей розовую таблетку и сообщила:

– Сегодня Кондратьева хоронят. Мы пойдем на похороны.

– Мы? – Мария не могла поверить. Если они привезут ее на похороны Алексея Ивановича, она… она сможет освободиться! Похитители не смогут контролировать каждый ее шаг!

– Да, мы, – спокойно повторила тюремщица. – Мы пойдем на похороны, ты посмотришь на него и скажешь – он это или не он.

Вдруг Мария почувствовала странное безразличие, апатию. Ей было совершенно все равно – сумеет она вырваться на свободу или навсегда останется в этой жалкой комнате…

Тюремщица оттянула ее веко, заглянула в глаз и удовлетворенно кивнула:

– Подействовало!

«Розовая таблетка… – подумала Мария безразлично. – Это действие розовой таблетки…»

С нее сняли наручники. Прежде она была бы рада этому, теперь же ей все было совершенно безразлично. В наручниках, так в наручниках, без них, так без них…

Потом ее одели во что-то темное. Одевали ее как куклу, она только послушно поворачивалась, поднимала и опускала руки.

Наконец ее вывели из дома, и все вместе они сели в черную машину.

Мария краем сознания поняла, что машина выехала на поселковую улицу, оттуда – на шоссе, потом – на кольцевую дорогу. Скоро они уже были на территории крематория.

Мария, как кукла, послушно шла, куда ее вели, машинально отвечала на приветствия. Кого-то из людей, пришедших на похороны, она знала, но это было давно, так давно, что утратило всякий смысл… все, все утратило смысл, все было безразлично…

Ее привели в зал, где стоял гроб. В гробу лежал какой-то незнакомый мужчина.

Мария вгляделась в мертвое, размалеванное лицо трупа.

Это был не Алексей Иванович. Не тот Кондратьев, которого она знала.

Но что это значит?

Мысли ворочались в голове тяжело, медленно, как мельничные жернова.

– Это он? – прошептала ей на ухо похитительница.

– Я не знаю, мне кажется… – вялым, невнятным, полусонным голосом ответила Мария.

– Кажется? Что значит – кажется? – прошипела женщина, вцепившись в ее плечо.

Мария промолчала.

– Да говори же ты толком! – женщина сказала это таким громким шепотом, что на них оглянулся пожилой мужчина в старомодном длинном пальто. Кажется, Мария видела его в Союзе писателей, но это было так давно…

Служительница крематория закончила свою речь, присутствующие потянулись к гробу – проститься с покойным.

Марию тоже подвели к гробу.

– Смотри, – шипела ей в ухо женщина. – Он это или не он?

Мария вгляделась в мертвое размалеванное лицо. Лицо совершенно незнакомого человека.

– Да, это он… – проговорила она негромко.

В ушах ее звучал чуть глуховатый голос Алексея Ивановича:

«Маша, мы договорились, вы никому и никогда не будете про меня ничего рассказывать, согласны?»