Бабушка неустанно воевала со всеми и всегда. Ее боялись учителя у Маши в школе, продавщицы в продуктовом магазине, дворники и даже начальник ЖЭКа. Бабушка вскрывала недостатки, клеймила позором и писала в вышестоящие инстанции.

Бабушка работала на хлебозаводе технологом и постоянно воевала там с начальством за качество продукции, за пересмотр нормативов и расценок и за улучшение питания в заводской столовой. Начальство бабушку не то чтобы боялось, но при упоминании фамилии Куропаткиной все начальники начинали морщиться и мотать головой, как будто зубы болят или похмелье мучит. Так что по достижении бабушкой пенсионного возраста ее немедленно и с почетом проводили на пенсию.

Бабушка с азартом окунулась в воспитание внучки и тут-то и заметила в ее характере неприятные для себя черты.

В свое время бабушка так же увлеченно начала воевать с появившимся в доме зятем. Не то чтобы он ей совсем не нравился, просто такой уж был у бабушки бойцовский характер.

Зять, надо сказать, всей подоплеки не понял, он сдал позиции без боя, то есть через некоторое время собрал вещи и ушел, не говоря ни слова и не выясняя отношений. Так что Маша, надо понимать, пошла характером в отца, которого почти не помнила – была слишком мала, когда он ушел.

После его ухода бабушка добилась, чтобы мама перевела Машу на их фамилию, и только после этого успокоилась. Мама никогда с бабушкой не спорила – себе дороже, как объяснила она Маше гораздо позже.

Да, бабушка, несомненно, была боец и смотрела на Машу с легким презрением, когда та уступала свое без боя.

Маша не могла объяснить не только бабушке, но вообще всем, что от обиды у нее темнело в глазах и в ушах начинали звонить тысячи взбесившихся колоколов. От приступавшей слабости хотелось упасть на пол, и сил хватало только на то, чтобы отойти в сторону, сохранив малую толику достоинства.

В последнем классе Маша влюбилась в мальчика из параллельного класса. Они были неразлучны, даже в школе ходили, держась за руки, и бабушка, поворчав для порядка, смирилась с присутствием Славика в их доме. Они строили планы после школы вместе поехать учиться в Москву или Петербург.

Маша чувствовала себя на седьмом небе, будущее представлялось ей в розовых красках, как вдруг на выпускном вечере она увидела в укромном уголке своего Славика, который целовался с ее подружкой – той самой, с которой следовало рассориться еще в пятом классе! Хотя что бы это дало, школа-то одна…

Алиска прижималась к нему всем телом, обнимала за шею, да еще тихонько постанывала. Увидев такое, Маша окаменела на месте. Перед глазами была не темнота, а черный беспросветный мрак, в голове гудел набат, как будто горел весь город.

Алиска, очевидно, что-то почувствовала, потому что открыла глаза, в которых злорадство уступило место растерянности, наверно, вид у Маши был ужасный. Однако у нее все же хватило сил повернуться и уйти на негнущихся ногах.

Наутро Славик явился просить прощения, бабушка сгоряча выгнала его вон, за что Маша была ей даже благодарна, у нее просто не было сил на разговор.

Через два дня он подстерег ее в школе, каялся, говорил, что был выпивши, что Алиска для него ничего не значит, что он обожает Машу и готов на все, чтобы ее вернуть. Он буквально волоком притащил к ней Алиску, вид у нее был поникший, кажется, Славик ее легонько побил.

– Это шутка, Куропаткина, – нервно говорила Алиска, – ты что – шуток не понимаешь? Тебе лечиться надо, Куропаткина!

– Я не могу, – сказала Маша Славику и потом бабушке и даже их классной руководительнице, которая ходатайствовала за Славика, – я не могу.

Это было правдой, Славик был уже для нее чужой. Его отняли, а она всегда отдавала свое без боя.

«Не боец…» – вздыхала бабушка.

Маша очнулась от воспоминаний. О чем она думает? Нашла время!

Все это давно прошло, ей тридцать два года, а она думает о детстве!

Это все в прошлом, а в настоящем у нее серьезные проблемы. И ведь казалось бы, что проблемы решены были после того звонка Кондратьева насчет работы.

Она тогда согласилась сразу же и была так благодарна Алексею Ивановичу, он обращался с ней вежливо, но несколько суховато. Они никогда не обсуждали ее личные проблемы, хотя, несомненно, он был в курсе. Все шло так хорошо, пока ей не позвонили из больницы…

– Эй, ты опять заснула? – напомнил о себе водитель. – У меня, знаешь, лишнего времени нету, на работу еду.

– Мне домой нельзя, – заговорила Мария, – у меня там…

– Муж, что ли, ревнивый? – усмехнулся дядечка.

– При чем тут ревность? – удивилась Мария. – Я ему не изменяла никогда. Просто он на другой женился, а теперь хочет, чтобы я от квартиры отказалась.

Это была почти чистая правда, поэтому голос ее звучал уверенно.

– Верю, – водитель серьезно на нее поглядел, – видно, что ты не из тех, кто мужу рога наставляет. Дети-то есть?

– Нету… – Мария печально поникла головой, – я хотела… да все никак… а потом вот…

– Ну, может, и к лучшему, – дядечка посмотрел на фотографию внучки и вздохнул. – А как ты в Дорофеевке оказалась?

Заметив ее недоуменный взгляд, он пояснил:

– Деревня наша Дорофеевка называется, там раньше в половине домов Дорофеевы жили. То ли дальние родственники, то ли однофамильцы. Я, между прочим, тоже Дорофеев. Петр Васильевич.

– А меня Мария зовут…

– Хорошее имя. Так что ты там делала-то, в Дорофеевке?

– Они меня держали, хотели, чтобы я отказ от квартиры подписала, – как можно тверже сказала Мария.

Неудобно было обманывать хорошего человека, который выручил ее в беде, но выхода у нее не было. Тем более что она не слишком отклонилась от истины.

– Это дом такой зеленый, в переулке, второй с краю? – уточнил водитель. – Ну надо же, чем Лидка теперь занимается…

Он немного помолчал. Мария уже решила, что продолжения не будет, но водитель снова заговорил:

– Там раньше Валентина Степановна жила. Серьезная женщина, обстоятельная, лет тридцать в нашем продмаге проработала. А это, знаешь ли, не шутка – в то время. Запросто могли недостачу навесить, если начальству не угодишь. Или под ревизию внеплановую подвести. Но у нее полный порядок был. И достаток, конечно, – на таком-то месте, да с умом, если не зарываться…

По прежним временам дом хороший у Валентины был, водопровод она провела, отопление. Семьи у нее никогда не было, племянники только, она сестре помогала их растить. А как умерла, то и объявилась племянница ее, Лидка…

Водитель снова сделал паузу.

– Тут кое-кто к ней приступал насчет дома – чего, говорили, добру пропадать, дом-то хороший. Ну, она такую цену заломила, что все отступились. Годы идут, дом ветшает, без хозяина-то. Потом стала Лидка с компаниями приезжать – ну, пьянки-гулянки…. А у нас место было тихое, к гулянкам не привыкли, все недовольны были, а Лидка ничего слышать не хотела – дом, говорит, мой, что хочу, то и делаю.