Вернуться к прежней жизни… к обязанностям… кответственности… к Аннабел, которая опять ждет ребенка и, наверное, ужечувствует недомогание. Последнее ее письмо все закапано слезами, и Одри мучиласьсознанием вины.

— Решение окончательное и обжалованию не подлежит?

— Да нет, конечно. — Она вздохнула. — Нопойми, все равно рано или поздно я должна вернуться.

— Почему?

— Ты знаешь почему.

— Нет, не знаю.

Он ненароком хотел выведать, насколько она тверда в своемнамерении. Вот уже несколько недель он был одержим одной мыслью, но пока ничегоне говорил Одри из опасения услышать решительное «нет». Кроме того, он понимал:откройся он ей — возврата к прежней жизни не будет ни для нее, ни для него.

— Чарльз… — Она умоляюще смотрела на него. В ее глазахбыло выражение неизбывной тоски.

Прежде он не замечал за ней такого. Да и откуда было взятьсятоске, ведь они так веселились все это время, так много смеялись, пилишампанское, ходили на званые вечера с Вайолет и Джеймсом и говорили, говорили,ощущая неодолимое желание открыть друг другу свой мир, свою душу.

— Од, любимая, отчего такая печаль в твоем взгляде?

Он лежал рядом с ней на траве, и тепло его тела кружило ейголову. Чувство, которое пробуждал в ней Чарльз, она испытывала впервые вжизни. Ей и не снилось, что она на такое способна. А он не торопил ее, непредпринимал никаких попыток ускорить ход событий. Вот и сейчас он только снежностью глядел на нее и тихонько щекотал ей ухо дикой гвоздичкой, которымипестрела вся поляна.

— Чарли, не требуй от меня невозможного. Не могу яотложить отъезд. Это было бы нечестно с моей стороны.

— Нечестно? По отношению к кому? — упорствовал он.

Его настойчивость тяготила ее.

— К дедушке. Я знаю, какие мысли его мучили, когда яуезжала, и хочу ему доказать, что он ошибался.

— В чем? — недоуменно спросил Чарльз.

— Когда я уезжала, он смотрел на меня так, будто хотелсказать: «Знаем мы, чем это кончается». Он боялся, что я поступлю так же, какмой отец. И я ему обещала, что никогда этого не сделаю.

— Не понимаю.

— Видишь ли, мой отец уехал из дому и обратно так и невернулся. Лишь иногда бывал наездами. Он давал дедушке обещания, но ничего немог с собой поделать… не мог вернуться домой.

Когда Одри заговорила об отце, голос у нее дрогнул. Отец былнеисправимый романтик. Его неудержимо влекла жизнь, полная приключений. Онаснова устремила взгляд на Чарльза…

Как они похожи, думала она, иногда даже становится не посебе.

— Ну и что тут ужасного? — с искренним недоумениемспросил Чарльз.

Ему близок и понятен такой образ жизни, вот уже пятнадцатьлет он именно так и живет. Единственная разница — никто не ждет его. Никому идела нет, где он… Разве что друзьям, Вайолет и Джеймсу. Но никто не заплачет,провожая его, никто не будет считать часы, ожидая его возвращения. Он дажеиспытал нечто вроде зависти. Пожалуй, ради этого стоило бы и жениться. Авпрочем, кто знает.

— Ничего, конечно. Но я просто не могу так жестокообойтись с дедом.

— Ас собой можешь? Од, неужели ты так легкоотказываешься от своего будущего?

— Мое будущее — это моя семья, — снова вздохнулаона. — И настоящее, и будущее.

— Раньше ты говорила по-другому.

— Не правда! — вспыхнула она. Интересно, что онамогла тогда ему сказать, в ту первую ночь, когда они вместе встречали рассвет?

— Ты сказала, что хочешь повидать разные страны,далекие и прекрасные.

Она простерла руки, как бы желая объять этот чудесныйуголок, этот земной рай, который их окружал.

— А это? Чего еще желать?

— Но разве речь шла об этом? Мы тогда говорили оНепале…

Все время, пока они лежали рядом, он нежно заигрывал с ней —то пощекочет, то проведет травинкой по шее. Он был весьма искусен в этой игре,но и она не уступала ему.

— Мне здесь тоже хорошо.

На его лицо вдруг набежала тень.

— Знаешь, Од, а ведь через несколько дней мне придетсяуехать.

Она впервые услышала об этом, и сердце у нее упало. Вот иконец…

— Я должен подготовить материал для лондонской «Таймс».

— Куда ты отправляешься?

— В Нанкин, Шанхай, Пекин…

— Боже мой!

Одри была потрясена, но пыталась сохранить присутствие духа.Ей показалось, что она мгновенно утратила ощущение счастья, которое, каквоздух, все это время витало вокруг нее.

— Вот уж где, наверное, сплошная экзотика, —вымученно улыбнулась она.

Он кивнул.

— Мне бы хотелось, чтобы мы поехали вместе.

— Мне тоже.

Она говорила искренне. Шанхай, Пекин — эти слова звучали длянее волшебной музыкой. Но им не суждено войти в ее жизнь. По крайней мере пока.

— Представляешь, какие сказочные фотографии ты бы тамсделала!

— Когда ты едешь в Китай?

Она невольно потянулась к нему, они взялись за руки. Какнедавно они встретились под этим жарким небом и как стремительно сблизились!

— Еще не знаю. Сначала мне надо поработать в Италии.

Ну а потом сяду в «Восточный экспресс» и махну в Турцию.

— Счастливчик!

Он грустно покачал головой.

— Вот уж нет. Девушка, которую я люблю, бежит от меня…

Он пожал ее руку, она поднялась и села. Нет, нельзя вести себякак неразумное дитя. Какой смысл лить слезы, все равно они не могут бытьвместе. По крайней мере в ближайшем будущем. И нечего себя обманывать…

— Почему бы тебе не приехать потом в Сан-Франциско?

Он засмеялся.

— Может, и приеду. И умчу тебя на белом; коне" иосыплю белыми розами…

— Ах, Чарльз, это было бы восхитительно!

Он притянул ее к себе, заставил снова лечь рядом на траву.

Они замерли, прижавшись друг к другу. Их объятия становилисьболее пылкими, и все труднее было удержать себя в рамках дозволенного, .. Ноблагоразумие взяло верх, и Одри высвободилась из его объятий.

Чарльз поднял на нее виноватый взгляд. И хотя он благоговелперед ней, никогда еще ни одну женщину он не, желал столь страстно ибезнадежно.

В обществе Ви и Джеймса, с которыми они по-прежнемупроводили много времени, на них нападала неестественная веселость. Вечерами онизасиживались все дольше и дольше. И с каждым разом Одри все труднее становилосьрасставаться с Чарльзом, однако она твердо решила не совершать опрометчивыхпоступков, пусть даже всю жизнь ей придется сожалеть об этом. А Чарльз простоне мог перейти известные границы в отношениях с ней. Он слишком сильно еелюбил.