— Нет, Чарльз, не надо упрекать себя. — Сама тогоне сознавая, она протянула руку и осторожно коснулась его щеки. — Жизньнам неподвластна… Я тоже почему-то всегда считала себя виновной в гибелиродителей, но это же глупо и бессмысленно. За что нам казнить себя? Судьбасильнее нас.

Он кивнул. В первый раз за все годы он рассказал о своемгоре, и кому — человеку, которого едва знал! Но от Одри исходило такое душевноетепло и понимание: его настойчиво влекло к этой девушке, он понял это, едваувидел ее, и с каждой минутой она привлекала его все сильнее. Ему хотелосьрассказывать о себе, о своей жизни, об умершем брате, поделиться всем радостными трудным, что довелось пережить.

— И тогда я пустился странствовать по свету. Но сначалапытался учиться в университете, однако после смерти Шона ни на чем не могсосредоточиться. Все напоминало мне о нем, у всех были младшие братья, на улицея видел детей, похожих на него. Мне хотелось убежать куда-то, где ничто небудет постоянно напоминать мне о моем несчастье. И я уехал в Непал, потом вИндию, прожил год в Японии. В двадцать один год написал свою первуюкнигу. — Наконец-то он улыбнулся. — Путешествия и книги стали моейжизнью, другой я просто не представляю.

Одри тоже улыбнулась.

— Книги вы пишете замечательные. — Она былаблагодарна ему за то, что он открыл ей свою душу, и полна сочувствия. Вдруг вголову ей пришла страшная мысль: а что, если бы она потеряла Аннабел? Нет, онане перенесла бы этого! Глаза Одри сразу наполнились слезами.

— Видите, какой я перекати-поле, — признался ончуть ли не виновато, и в глазах его появился прежний мальчишеский блеск.

— Что ж тут плохого? — Она вздохнула иулыбнулась. — Если хотите знать правду, я вам завидую. Мой отец объездилвесь свет, и мне тоже всю жизнь так хотелось побывать в далеких экзотическихстранах.

— Почему же вы сидите дома?

— А Аннабел? А дедушка? Разве они могут остаться одни,без меня?

— Отлично могут, ничуть не сомневаюсь.

— Мне еще предстоит в этом убедиться. Потому я и уехалаот них сюда.

— Ну, мой друг, мыс Антиб при всем желании не назовешьдалекой экзотической страной.

— Догадываюсь. — Оба рассмеялись. — Но если яувижу, что они могут обходиться без меня и за мое отсутствие ничего дурного непроизойдет, то, может быть, когда-нибудь я и отважусь на что-то более серьезноеи смелое.

— Не когда-нибудь, а сейчас, иначе упуститевозможность: не сегодня-завтра вы выйдете замуж, и тогда уж будет не допутешествий.

Она усмехнулась: что-что, а замужество ей не грозит.

— Напрасно вы тревожитесь, я ничем не рискую.

— Что, существует какая-то страшная тайна? На вас падетпроклятие семьи? Или вы скрываете от всех ужасный порок?

Она со смехом затрясла головой, и пышный медный узел назатылке распустился, волосы упали на плечи.

— По-моему, я не принадлежу к тем женщинам, которыесозданы для семейной жизни.

— Но вы только что рассказали мне, что пятнадцать летведете дом своего деда! Это вы-то не созданы для семейной жизни?!

— Все так, но прожила я все эти годы с дедом, а не смужем.

Скажу честно, — Одри действительно не кривиладушой, — из всех мужчин, кого я знаю, меня никто не привлекает.

— Почему же? — Он был в полном восхищении, еговосхищало все, что Одри говорит, делает, думает. Никогда в жизни он не встречалтакой необыкновенной женщины.

— Мне с ними до смерти скучно. Все до единого похожи намужа моей сестры: все самодовольно убеждены, что имеют право диктоватьженщинам, как они должны жить, что им позволено, а что нет. Женщины, видите ли,не должны говорить о политике, даже думать о ней не должны. А вот разливатьчай, работать для Красного Креста, обедать днем с приятельницами — пожалуйста.Но о том, что мне действительно интересно, и думать не смей. Политика,путешествия — все под запретом. А я мечтаю увидеть мир и никогда не расставатьсяс моей камерой.

— Вы занимаетесь фотографией?

Она утвердительно кивнула.

— Наверное, у вас замечательные снимки. — Онсказал это с полной уверенностью, и она удивилась.

— Почему вы так решили?

— Вы тонко чувствуете, у вас хороший вкус, развита интуиция…Чтобы быть хорошим фотографом, нужны особый склад ума, острый глаз,собранность.

— И я повинна во всех этих грехах? — Как лестно онее аттестовал! — А знаете, дома меня все зовут вековухой, никаких талантовво мне не видят.

Чарльз возмутился:

— Господи, какая глупость! Никто не желает нас понять,если мы не укладываемся в общепринятые рамки, в этом вся беда. А знаете, у насс вами одни и те же сложности. Я тоже не могу жениться просто так, без душевнойблизости и понимания, я никогда и не пытался, после того как… — Она знала, чтоон имел в виду смерть Шона. — Жизнь слишком коротка, слишком быстротечна,преступление — истратить ее, играя чужую роль, я хочу всегда оставаться самимсобой.

— А какой вы? — Настал ее черед расспрашивать его,ведь ей тоже хотелось узнать о нем как можно больше.

— Я не из тех, кто создан для тихих семейных радостей,я кочевник по натуре, только такая жизнь мне по душе, а много ли найдетсяженщин, готовых меня понять? То есть они делают вид, что ах как глубоко всепонимают, а сами начинают заманивать в семейную ловушку. Да это все равно чтозаманить льва в клетку — ну заманили, а дальше что? Я рожден, чтобы жить насвободе, я люблю свободу, и, боюсь, приручить меня невозможно. — Онулыбнулся своей обворожительной улыбкой, и ее сердце затрепетало. До чего же онобаятелен! Он снова заговорил, и она всей душой отозвалась на его слова. —И еще мне кажется, я никогда не решусь завести детей, это тоже немалоепрепятствие, ведь почти все женщины хотят двух или трех. — Она не осмеливаласьспросить его, почему он против детей, но он сам объяснил:

— После смерти Шона я понял, что не хочу никого любитьтак, как любил его. У меня было такое чувство, словно я потерял не брата, асына, потеря была слишком тяжела. — В глазах Чарльза показались слезы, ноон их не стыдился, не ощущал никакой неловкости. — Я бы так же сильнолюбил своих детей и, случись с кем-то из них такое, просто не смог бы этоперенести. Нет уж, пусть все остается как есть. Я вполне доволен своей жизнью,чего мне желать? — Он горько усмехнулся. — Конечно, мои друзьянегодуют. Вайолет считает своим долгом знакомить меня с подругами иприятельницами, так что, когда я оказываюсь в этих широтах, скучать никому неприходится. — Он легонько погладил ее руку. — А вы, мой друг,надеюсь, вы все-таки рано или поздно выйдете замуж?

— Чтобы выйти замуж, нужно от столького отречься… То,чего я хочу от жизни, несовместимо с браком — в том виде, в каком он у нассуществует.