Наш вагон был третьим по счету, «купейным», как пояснил Хантер. Мне это ровным счетом ничего не говорило. Зато премиленькие розовые шторки с рюшами на окнах дарили надежду, что в этот раз путешествие окажется более комфортным.

Дверца открылась, и на перрон спустился проводник в форменной амуниции. Он мельком проверял билеты, а большей частью помогал дамам взобраться по откидной лестнице (все же самодельный перрон находился значительно ниже вагонного порога). Когда очередь дошла до Хантера, раздался свисток паровоза, возвещавший, что еще немного – и поезд тронется. В спины нам дышал низенький усач, которого я про себя окрестила майским жуком.

Сиятельный, видя, что времени в обрез, схватил чемоданы, лихо закинул их в дверь и сам, не дожидаясь руки проводника, схватился за перила. Хантер вскинул ногу на первую ступеньку, отчего юбка задралась, обнажая ногу в фривольном чулке.

Сзади я услышала, как колобок сглотнул и прошептал восхищенно: «Какая женщина!» Но сиятельный, чьи острые уши были надежно замурованы кудрявым париком, так и не узнал, что произвел неизгладимое впечатление на отставного вояку.

Хантер буквально взлетел по лестнице. Мне не оставалось ничего другого, как повторить его маневр, по результатам которого льняные чулки гризетки не снискали славы красных сетчатых товарок.

За нами в вагон вкатился толстячок, а затем запрыгнул и проводник поезда. Раздался еще один гудок, и железная махина сдвинулась с места. Я же подхватила чемоданы и, поминутно поминая про себя всенижних, поплелась за Хантером, что уверенно шел по коридору.

Когда мы очутились в купе, я поняла: таки разница в путешествии обеспеченных пассажиров и приютских велика. В двухместном купе имелась недурственная откидная полка для прислуги и весьма удобный диван для господ. Магические газовые рожки для вечернего освещения, миниатюрный столик и даже привинченный к стене рукомойник и зеркало, закрепленное на внутренней стороне двери, – все это буквально дышало заботой о пассажирах.

Едва мы успели присесть и отдышаться, раздался учтивый стук. Провожатый, слегка лебезя, поинтересовался, исключительно у «очаровательной миссис», не требуется ли чего, а потом, предупредив, что заглянет чуть позже проверить билеты, удалился.

– Чего это он такой обходительный? – недоверчиво уточнила я у сиятельного, как только проводник покинул купе. – Как будто император перед ним.

– За те деньги, что стоит это купе, он еще и не так будет выслуживаться, – скривил губы благородный. В этих его словах сквозило неприкрытое презрение в адрес желавшего угодить проводника. – На этот поезд оставались всего два билета. В купе для «Особых персон».

Судя по тону, он явно передразнил билетершу в кассе.

– Пять золотых за место для меня и три – для прислуги. Это натуральное вымогательство, – недовольно пробурчал супруг и потянулся к баулу в поисках своих трубки и кисета.

У меня же при этих его словах появилось ощущение, что мы с Хантером действительно женаты. Причем уже давно и прочно. Сиятельный, методично набив трубку, щелкнул пальцами так, что в районе ногтя вспыхнул маленький огонек. Поднес пламя к табаку и, раскурив, с наслаждением затянулся, выпустил кольцо дыма и откинулся на диване.

Смутное ощущение, что мы давно женаты и никакой это не фарс, переросло в стойкую уверенность. Я бросила взгляд в окно. Городок медленно, но верно оставался позади, а я поняла, что ужасно проголодалась. Единственный пряник, съеденный с утра, не в счет. Желудок, полностью поддерживающий политику: еду – голодным, ром – жаждущим, – выдал сольную серенаду.

– Соседний – вагон-ресторан. – Хантер протянул мне несколько монет. – Купи себе и мне чего-нибудь поесть. Но только давай не так, как с платьем. Если изыски модисток я еще в состоянии переварить, то мясо в хрустящей карамели с вишневым вареньем в исполнении местного повара – боюсь, нет.

– А такое бывает? – недоверчиво спросила я, не понимая, как в голову может прийти смешать три и так вкусных продукта.

– Еще и не то бывает. Приедем в столицу – обязательно угощу, – заверил Хантер благодушно.

Я лишь подумала: интересно, а это мясо в варенье подается как горячее или как десерт?

Выйдя в коридор, я увидела преинтереснейшую картину: уже знакомый жук-толстячок исследовал наполнение соседних купе методом ненаучного тыка. От научного этот способ отличался тем, что при неудачном опыте «исследователь» не отметал бракованную пробу, а долго перед нею извинялся. Выглядело это примерно так: отставной вояка открывал очередную дверь, говорил что-то вроде: «Ой, прошу прощения, ошибся!» – закрывал, топтался, стучал еще раз, вновь распахивал створку, долго и пространно сетовал на свою невнимательность и просил обитателей купе его простить.

Мне даже стало интересно: кого с таким завидным упорством ищет этот гастрономический гурман. Заинтригованная, я из тамбура решила понаблюдать за усатым «ученым».

Толстячок извинился еще несколько раз и, наконец, добрался до нашего с Хантером временного пристанища. И тут произошло самое интересное: вояка, радостно что-то воскликнув, решительно вошел к сиятельному.

У меня, еще не отошедшей от квартета революционеров, что так мило приветствовали нас позавчера утром, мысль была только одна: на блондина опять решили напасть. Вот только как они узнали?

Я устремилась обратно, но не успела открыть дверь, как услышала страстный шепот толстяка:

– О, прекрасная незнакомка! Не будьте же столь жестокосердны, откройте мне, бравому офицеру, всю жизнь посвятившему войне, свое прелестное имя!

Хантер закашлялся то ли от дыма, то ли от речи вояки. Оратор не растерялся и начал расхваливать свои достоинства:

– Вы сразили меня наповал. Ваша сила, ваше изящество… О! А ваша ножка в этом очаровательном чулке… Она просто свела меня с ума! – вещал он с придыханием. – Клянусь, я буду носить вас на руках. Я сделаю все, чтобы вас удержать: сверну горы, поверну реки вспять, затоплю водою Анчар.

«Вот с последним – без вариантов», – вынесла я вердикт его реплике. Хантер тоже не поверил рекламным песнопениям толстячка.

– Настоящий мужчина не должен ничего обещать, – чуть жеманно, в соответствии с образом престарелой кокетки, протянул сиятельный. – Он должен только уметь держать две вещи: слово и удар. Тогда любая из женщин будет его.

Не знаю, как насчет удара, а вот театральную паузу этот толстячок умел держать мастерски. Прошло не менее полуминуты, прежде чем он с восхищением протянул:

– Вы, прелестница, знаете толк в отношениях с мужчинами… – и сцапал ручищу «миссис» с намерением облобызать.

Я одна услышала отчетливый скрип зубов сиятельного? Судя по тому, как привиденистый кронпринц, материализовавшийся за моим плечом, прыснул в кулак, – нет.

Я тоже ухмыльнулась и решила: пусть Хантер еще немного покупается в лучах мужского обожания. Мне же стоит заняться вопросом более насущным – пропитания.