Плечо ощутимо защипало, впрочем, терпимо. Я посмотрела на Хантера, водившего над раной ладонью. Лицо сосредоточенное, губы сжаты в тонкую линию. Подумалось, что для целителя – это пустячная рана, а для деструктора… Все равно что мне умертвие пытаться уложить, скручивая из пальцев фигурные фиги. Пока я выплетаю некромантские кренделя пальцами, дожидаясь эффекта, нежить мною не только подзакусить успеет, но еще и переварит. А все оттого, что магия разных потоков одна в другую очень тяжело трансформируется.

Тем не менее порез рубцевался прямо на глазах. Сначала показалась сукровица, а потом и вовсе остался лишь красный след.

– А как ты узнал, где я и что со мной? – задала я давно мучивший меня вопрос.

– Что с тобой – и не догадывался. Просто пошел тебе навстречу. Ты задерживалась. А вот про где – следящее заклинание. Я его повесил на тебя, когда отпускал.

Вот ведь… А наговорил-то, что рук лишусь. На самом же деле – обычная следилка. Ну жук! На испуг решил взять. И взял-таки. В душе сплелись клубком влюбленных варраван досада и… благодарность: успел, вмешался, да и сейчас вот – мог бы не лечить, но все же…

Я неловко поправила пройму рукава разорванной рубахи и опустила взгляд. Теплая ладонь все еще лежала на моем плече, чуть выше раны.

Его дыхание щекотало макушку. Мы стояли непозволительно близко, оба в каком-то странном оцепенении. Безмолвные. Недвижимые. Случается так – тишина на двоих среди гомона, его взгляд, что целует твои глаза, и прикосновения – невесомые, от которых паришь в небесах.

Так вот, у нас этого не было. Но впервые за последние пять лет я чувствовала себя под защитой. От Хантера исходили спокойствие и уверенность, в которые хотелось укутаться, как в шаль.

Кашель кронпринца, его невозмутимое «Простите, что прерываю ваше общение…» заставили нас синхронно отпрянуть друг от друга. Я подняла сверток с платьем и, глядя себе под ноги, прошла за полуобвалившуюся стену.

Уже там, дав себе мысленную затрещину и обозвав себя три раза идиоткой, начала переодеваться. В моем положении доверие – непозволительная роскошь, а я сегодня не только транжирила, но и, похоже, влезла еще и в кредит. Вот только опыт говорил, что проценты по такому займу будут горькими, звенящими от разочарований.

Последний раз я поправила передник и вышла к сиятельным. Привиденистое высочество одобрительно хмыкнул, а вот Хантер почему-то скривился. Первая реплика лорда удивила и меня, и Микаэля:

– Ты издеваешься? – Видя наше синхронное недоумение, сиятельный пояснил: – Я-то думал, что у тебя просто проблемы со вкусом, но, как я вижу, твой наряд вполне пристоен…

«Чулок он мне долго не простит», – поняла я.

Больше медлить не стали и отправились на вокзал. Впереди вышагивала дама внушительных размеров, помахивая баулом, как носовым платочком. Позади – я с небольшим узелком. Завершало процессию гордо плывущее в воздухе привидение.

Когда миновали окраины и оказались на людной улице, Хантер, развернувшись ко мне, с извинением во взгляде протянул свою сумку:

– Дальше не могу. Сама понимаешь: госпожа не несет чемоданы, если у нее есть служанка.

Это была прописная истина, и я не возражала. В этой ситуации, как мне показалось, гораздо неуютнее чувствовал себя сиятельный. Тем не менее его душевные терзания на походке не сказались. Даже наоборот. Он шел, старательно метя юбкой, вертя головой и охая. На мой взгляд – безбожно переигрывал. На взгляд двух выпивох, примостившихся у входа в один из кабаков, – вел себя столь естественно, что ему в след полетел одобрительный свист. Почему-то сиятельный не был польщен столь высокой оценкой его актерского таланта, а наоборот, скривился.

Наконец мы добрались до «Вокзальной площади», как гордо гласил указатель. Хотя те, кто называл пятачок, на котором едва могли разъехаться три повозки, площадью, явно погорячились. Небольшой домишко с черепичной крышей, стоявший недалеко от монорельса, оказался самим вокзалом. Перрон же и вовсе – обозначен длинным помостом.

Хантер отправился покупать билеты, оставив меня охранять наши пожитки. Кронпринц благоразумно дематериализовался, едва завидев прохожих, еще в бедняцком квартале. А я смотрела на рельсы и невольно вспоминала, как пять лет назад меня и еще десяток сирот по такой же дороге привезли в приют святой Брунхильды, что на западе империи, недалеко от монастыря имени этой набожной сиятельной. Правда, из богадельни я сбежала спустя неделю и на своей шкуре познала удушающую хватку ошейника. Кстати, именно из-за этого побега попечители данного приюта приняли решение отправить меня в Анчар, чтобы я не портила им своей глупостью статистику сиротской смертности: по распоряжению имперских министров в богадельне за год должно умирать не более трех дюжин воспитанников (надо ли говорить, что к моменту моего там появления отбыло в мир иной из стен обители имени святой Брунхильды ровнехонько тридцать шесть душ). Превышение лимита грозило дирекции тем, что у приюта могли убрать слово «почетный» из названия. А руководство им весьма гордилось. Вот и отправили меня в заведение, не столь трепетно относящееся к нормативам.

Сколько дней длились эти переезды по железной дороге – уже не могу сказать. Зато память услужливо подкинула и ощущение шатающегося пола, и запах туалета, от которого резь в глазах, и ночной промораживающий сквозняк, и дневной удушающий зной. А еще – постоянную толкотню.

Как-то раз в вагоне я проснулась посреди ночи в свете полной, как будто беременной, второй луны, которая вот-вот должна разродиться новым месяцем, наблюдала за толстой белой и жирной вшой, что ползла по шее моей соседки, спавшей на полу в двух ладонях от меня…

Я несколько раз вздохнула, вынырнув из омута воспоминаний. Раз Хантер выбрал именно этот садистский путь передвижения – значит, на то есть причина.

Меж тем народ на перроне начал прибывать. Невдалеке стояла какая-то молоденькая миссис под руку с пожилой дамой. Судя по тому, как почтенная матрона то делала юной кокотке замечания, то оправляла ленты, подчеркивая девичью красоту, – это ее матушка. Юноша с саквояжем задумчиво смотрел вдаль. Представительный джентльмен переминался с ноги на ногу, держа в руках чемодан. Престарелая леди, в чьих чертах лица сквозило что-то овечье, презрительно щурила глаза, смотря на молодоженов, в одной руке она держала «Имперский вестник» не первой свежести, в другой – дорожную сумку. Невысокий толстячок, столь упитанный, что напоминал мячик, с пышными кавалерийскими усами и в парадном мундире, обтянувшем его брюшко, с интересом разглядывал… Хантера, приближавшегося ко мне.

– Мы как раз вовремя, через полчаса поезд прибывает на станцию, – сообщил сиятельный, едва только подошел ко мне и начал обмахиваться двумя билетами, как иная дама – веером.

Народ все прибывал, и когда наконец показался поезд, перрон оказался весь заполнен. С учетом того, что стоянка в городке была не более десяти минут, пассажиры засуетились.

Наконец колеса здоровенной железной махины замедлили ход и окутались клубами пара. Поезд остановился.