Под ее глазами пролегли голубоватые тени, похожие на синяки, и Бриану пришлось отвести взгляд.

– Да, миледи, подумал… но переубедить вашего отца было выше моих сил, да и, сказать по правде, его доводы весомы.

– Только почему-то вы не можете смотреть на меня, милорд.

– Что мне было делать? – Теперь он встретился с ней глазами и заставил себя не уклоняться от испытующего взора. – Прежде всего, я слуга короля, как бы высоко ни чтил я его дочь.

– Чтил, честь! – Матильда фыркнула. – Чем только мы не золотим эти странные слова.

– Когда придет время, я вас не подведу. Клянусь жизнью!

– А кто решит, что такое время настало, – вы, сударь, или я? И кто решит, подвели вы меня или нет?

Они снова умолкли, и до конца прогулки Бриан держался от императрицы на расстоянии, поскольку знал: если пробудет рядом с ней еще хоть немного, то не выдержит правды ее горящего взгляда, а этого он никак не мог допустить.

Потому что она права. Честь – это и позолоченная выдумка, и гниющий труп, и дочь его короля не тот человек, который попирает ее во имя политической выгоды.

Руан, лето 1127 года

Матильда присела перед будущим мужем в реверансе, хотя все ее существо бунтовало против того, что приходилось ей делать ради отца, Нормандии и Англии. Жоффруа Анжуйский оказался настоящим красавцем с гладкой алебастровой кожей, огненно-рыжими волосами и глазами цвета морских глубин. Также юноша обладал крупным кадыком, а только что прорезавшийся баритон и надменный изгиб верхней губы пробудили в Матильде мгновенную ненависть к юнцу. Он отвесил ей низкий поклон, но она видела, что эта почтительность показная. Их помолвка была ложью, парчовым покрывалом, под которым спрятали труп. Как же ей делить с ним супружеское ложе, во имя всего святого? Жоффруа надел ей на палец кольцо с тяжелым сапфиром, и от довольной улыбки отца Матильду замутило. Подле Генриха улыбалась и Аделиза, ее лицо светилось радостью оттого, что дочь покорилась воле отца.

Само бракосочетание состоится после того, как Жоффруа станет графом Анжу. Ныне же прозвучали лишь обручальные клятвы – они словно связали Матильду в ожидании того дня, когда вокруг нее достроят клетку.

Жоффруа сопровождал ее на праздничный пир, приготовленный в огромном зале для торжеств Руанского дворца. Он подставил локоть, чтобы она опустила ладонь на его рукав, и под пристальными взглядами своего отца и отца невесты исполнил все положенные поклоны и расшаркивания. Его развязная походка и нескрываемое презрение во взгляде вызывали в Матильде желание дать ему хорошую затрещину, какую она непременно залепила бы непочтительному пажу. И она не могла придумать, что сказать ему, поскольку между ними не было ничего общего. О его предпочтениях и увлечениях она ничего не знала и не хотела знать, потому что, какими бы те ни оказались, с ее предпочтениями и увлечениями они не совпадут. Тем, как он выпячивал грудь и хвастливо улыбался своим дружкам, Жоффруа напоминал ей молодого петуха, у которого еще толком не оперился хвост, но он уже горделиво расхаживает по навозной куче. Неужели от нее ждут восхищения?

Ей пришлось делить с ним блюда, подаваемые на пиру. Жоффруа не спрашивал, чего она хотела бы отведать, а он подкладывал ей угощения, чтобы порисоваться своим умением ловко орудовать столовыми приборами. Мясо юноша отделял от кости такими широкими жестами, что взлетали рукава его парадного одеяния, а голубя разделывал с почти эротической нежностью, и Матильде чудилась грязная ухмылка на его губах.

И этот позер, этот самовлюбленный подросток будет ее супругом и отцом ее детей?

Между блюдами, когда Жоффруа удалился с товарищами, чтобы облегчиться, Аделиза улучила момент и сжала руку падчерицы.

– Все не так плохо, – прошептала она с ободряющей улыбкой. – Он очень красив и выглядит гораздо старше своих лет, вам не кажется?

Матильда видела: мачеха ждет от нее ответной улыбки и согласия, ей хочется убедиться, что все улажено. Но как это можно уладить, если, будучи императрицей, она вращалась в совершенно ином мире – в мире, где обладала властью, достоинством и почтительным обожанием, где высоко ценилось ее мнение и доброе отношение? Уже теперь было понятно, что ничего подобного с Жоффруа Анжуйским она не получит.

– Насчет него не знаю, но я рядом с ним точно чувствую себя старше своих лет.

Генрих Блуаский, аббат Гластонбери, аккуратно подобрал полы пышного одеяния и уселся на скамью перед очагом напротив своих братьев – Стефана и Тибо. Руан давно спал под ясным темным небом, присыпанным звездной солью, но здесь, в жилище Стефана, в канделябрах все еще горели свечи, а на столе стоял заново наполненный кувшин вина. Генрих нацедил себе кубок и выпил, следя за тем, чтобы не запачкать усы и бороду.

– Дело сделано, – сказал он. – Вопреки нашим советам дядя помолвил дочь с анжуйским пащенком.

– Это его право. – Стефан тоже подлил себе вина и поерзал на сиденье, удобнее устраивая объемные телеса.

– Но на самом деле ты так не думаешь? – Генрих смерил Стефана взглядом. Иногда брат раздражал его выше всякой меры. – Ты же не хочешь видеть на троне женщину? Или нам всем сделаться подкаблучниками?

Стефан вспыхнул:

– До этого не дойдет. Матильда для него всего лишь еще одна пешка на его шахматной доске. Ты же его знаешь.

– Но если это случится, то наша политика подпадет под анжуйское влияние, а нам оно совсем ни к чему. Тогда Англии точно конец. Уж лучше пусть правит один из нас, чем женщина, которая всю жизнь провела в Германии и вот-вот возьмет в мужья сосунка.

– Есть еще и Клитон, – вступил Тибо.

Генрих обернулся к старшему брату. Тибо носил титул графа Блуа и формально являлся главой семьи, хотя перевешивало обычно мнение Генриха.

– Сейчас он наш общий враг, я согласен, – наклонился вперед младший брат, блеснув шелковым рукавом. – Но вы оба, будучи племянниками монарха, имеете право на Англию и Нормандию. Стефан к тому же породнился с королевской кровью через супругу, и мы знаем, что один из вариантов короля состоит в том, чтобы привести его к трону. Мы должны сделать все, чтобы осуществился именно этот план, несмотря на присягу, которую всех заставили принести. – Он остановил взгляд на Стефане. – Когда дядя умрет, у нас должна быть наготове продуманная стратегия.

На лице Стефана отразилась тревога, и он перекрестился:

– Да продлятся годы его жизни.

Тибо откашлялся:

– Я никогда не стану участвовать в том, что может грозить благополучию нашего дяди.

Генрих подавил раздражение. Порой ему кажется, что их головы набиты соломой.

– Разве я предлагал что-то в этом духе? Да я тоже желаю королю здравствовать! Но даже если кузина Матильда родит сына через девять месяцев после свадьбы, то королю придется жить и сохранять ясный ум до его совершеннолетия, а ведь она еще даже не замужем. Большого таланта не надо, чтобы подсчитать годы. То же самое применимо и к его родному сыну от королевы. – Он развел руки. – Я не призываю вас к предательству, но мы должны планировать наперед, подобно земледельцу, заготавливающему припасы на зиму. Если мы хотим, чтобы наш род процветал, нужно работать над этим, а не сидеть сложа руки. Или вы предпочтете видеть у трона Роберта Глостерского, когда корону мог бы носить один из вас? А ведь так и случится, если Матильда станет королевой: реальная власть окажется у Роберта.