– Миледи…

– Вон! – взвизгнула она.

Услышав, как закрылась дверь, несчастная упала на постель и отвернулась к стене.

Ее разбудил голос мачехи, что-то говорившей прислуге, и вкусные запахи. Спустя мгновение полог вокруг кровати раздвинулся, и появилась сама Аделиза с подносом в руках. Она принесла ей миску горячего супа, свежего хрустящего хлеба и кусок жареной курицы с шафраном. За ее спиной хлопотали служанки: зажигали свечи, закрывали ставни, за которыми сгущались весенние сиреневые сумерки. Матильда села в постели, и Аделиза поставила поднос на крышку сундука у кровати. Она не забыла прихватить сложенную салфетку и маленькую миску с цветочной водой для омовения пальцев.

– Меня огорчила новость о вашем недомогании, – мягко проговорила королева.

– Вас послал ко мне отец? – нахмурилась Матильда.

Аделиза взглянула на нее с укором:

– Конечно нет. А когда я сказала ему о том, что иду поговорить с вами и отнести вам еды, ваш отец рассердился. – Потом она посмотрела на падчерицу понимающим взглядом. – Он считает, вы не заслуживаете, чтобы вас кормили, и что голод помог бы вам привести мысли в порядок. Но меня это не остановило.

Матильда воззрилась на красиво собранный поднос.

– Я бы лучше голодала, – прошипела она. – И я не хочу есть.

– Не верю, – спокойно заявила Аделиза. – У вас хороший аппетит, и вам нужно подкрепиться.

Но Матильда продолжала хмуриться. Есть и вправду не очень хотелось, однако ей пришло в голову, что, поев, она поступит вопреки воле отца, ведь он не хотел, чтобы Аделиза приносила ей ужин.

– Вы правы, наверное, стоит перекусить, – сказала она и потянулась за хлебом.

Мачеха налила им обеим вина и присела на край кровати.

– Спросите себя, чего вы добьетесь, противясь отцу. Куда пойдете, если не станете слушаться его?

Матильда ломала хлеб на мелкие кусочки.

– Значит, вы с ними заодно, – с горечью произнесла она. – Вы такая же, как все?

Аделиза покачала головой:

– Я тревожусь и за вас, и за вашего отца. Мне понятно, как трудно вам согласиться. Вы потеряли любимого мужа и высокое положение при императорском дворе. Но подумайте о будущем, о том, что будет через несколько лет. Вот, выпейте и утешьтесь.

Падчерица оттолкнула чашу, так что вино плеснулось через край.

– Вы думаете, вино утешит меня? Неужели в этом ваш совет – напиться до забытья?

Мачеха, погрустнев, промокнула салфеткой пролитое вино.

– Я думаю, что утешение вы найдете в церкви и своих детях, когда придет время.

– Господь может дать мне силы, но не уменьшит боль, и уж точно не найти мне утешения у церковников, – язвительно парировала Матильда. Аделиза отпрянула в ужасе от ее слов, отчего Матильде стало немного стыдно. – А что касается детей, в браке с Генрихом мне не было дано такого утешения, как и вам в браке с моим отцом. Так почему я должна надеяться на то, что когда-нибудь испытаю счастье материнства? – У нее срывался голос. – Я родила Генриху ребенка и в тот же день похоронила его.

– Всей душой сочувствую вам. – На лице Аделизы отразилась боль, и она потянулась к падчерице, но та отодвинулась. Королева опустила руку и стала разглаживать покрывало, хотя складок там не было. – Возможно, у мужчины имеется только ограниченный запас семени. Более молодой… – У нее порозовели щеки. – Я не хочу сказать ничего плохого ни о вашем первом муже, ни о вашем отце, но говорю вам как женщина женщине: может быть, в новом браке вы сумеете зачать и родить.

Матильда испытующе посмотрела на мачеху:

– Вы бы поменялись со мной местами?

Теперь румянец захватил все лицо Аделизы.

– На вашем месте я бы думала о своем долге перед теми, кто желает, чтобы я вступила в этот брак. Я бы думала о том, что хорошего он может принести мне. О возможных в этом браке детях и о том, что со временем, когда молодой муж повзрослеет, я смогу полюбить его. Разница в возрасте вскоре сократится и не будет уже иметь большого значения. – Она поджала губы. – Мы учимся жить с тем, чего не в силах изменить, и благодарим Господа за то, что имеем. Будем откровенны: что вам остается делать? Ваш отец не переменит раз принятого решения. Если вы откажетесь слушаться, он сделает своими наследниками блуаских племянников, вас же заточит в монастырь. А ведь вы вернулись из Германии домой, лишь бы не становиться монахиней. Так разве теперь вы предпочтете затворничество?

Матильда сморгнула слезы с ресниц, злясь на себя за то, что все-таки расплакалась.

– Хоть бы раз… – хрипло выдавила она, – один-единственный раз он увидел во мне живого человека. Нет, для него я всего лишь орудие.

– Ах нет, не думайте так! – Аделиза всплеснула руками. – Отец гордится вами, очень гордится, и именно поэтому он неуступчив. Генрих знает ваши возможности и хочет дать вам все самое лучшее.

– Лучшее! – сквозь слезы усмехнулась Матильда. – Жоффруа Анжуйский – это лучшее? Тогда упаси меня Господь от худшего.

– Послушайте. – Казалось, терпение королевы неистощимо. – Я понимаю, этот брачный союз стал для вас полной неожиданностью, но все устроится, вот увидите. – Она наклонилась и поцеловала падчерицу в щеку. – Я оставлю вас подумать об этом еще немного.

– Вы боитесь, что мой отец будет недоволен вашим долгим отсутствием?

– Король сегодня занят другими делами. – Аделиза произнесла эти слова с натянутой улыбкой, и Матильде не составило труда догадаться, что ее отец уединился с одной из множества любовниц и, вероятно, скачет на ней с той же беспощадностью, с какой загоняет своих лошадей, когда бывает рассержен. – Просто мне больше нечего вам сказать. Решение вам нужно принять самостоятельно.

После ухода мачехи Матильда поборола желание снова затянуть полог кровати и спрятаться от всего света. Слова королевы напомнили ей о том, что у нее есть обязанности и роль в государстве. За ужином она смогла думать спокойнее. Да, она оказалась в безвыходном положении. Единственный путь для нее – согласиться на брак, который уготовил ей отец.

Он говорил, что это замужество принесет ей славу. Наверное, так и есть, если смотреть поверхностно. Однако по сути анжуйский мальчишка ей не ровня. Для нее брак станет позором.

Бриан оторвался от письма, которое писал своему коннетаблю в Уоллингфорд, и увидел, что к нему шагает Роджер, епископ Солсберийский. Утыканный самоцветами посох резал воздух, темные глаза сузились, а губы плотно сжались. Бриан встал из-за стола и затем опустился на колено, чтобы поцеловать сапфировый перстень на стиснутом кулаке.

– Примете ли вы немного вина, милорд? – вежливо предложил он.

Епископ коротко махнул рукой, и Бриан наполнил для него кубок из кувшина, стоявшего на приставном столе. Затылком он чувствовал жаркое дыхание Роджера.