– Месяца три, не больше. Жанне начиналонадоедать, она говорила, что в кровати с ними долго не выдерживает, раздражалиочень, противные, потные. Она дома, когда возвращалась со свиданий, по часу вванне сидела. Все лила в воду всякие пены, ароматы. Выйдет, так благоухает, какпарфюмерная лавка. Я ее спросил: «Зачем так крепко душишься?» А она вответ: «Запах чужого мужика забиваю».

Да уж. Впору пожалеть бедняжку, труд проститутки,даже элитной, отнюдь не веселое и не приятное занятие. Только в моей душеотчего-то не было сочувствия к Жанне.

– Почему же с Борисом Львовичем вы такзатянули?

Никита развел руками:

– Жанка приказала. Он ей подарок сделал,сейчас покажу.

Вскоре на столе появилась синяя бархатнаякоробочка. Я откинула крышку и щелкнула языком от удивления. Внутринаходилось кольцо, вернее, перстень, сделанный явно не современными ювелирами.Вещица выглядела богато и очень изысканно. Тонкая золотая оправа, в середине переплетенныебуквы Е и В, по периметру шла окантовка из мелких темно-синих сапфиров, вчетырех углах – довольно крупные бриллианты.

– Ничего себе, – присвистнулая, – вот это сувенирчик.

– Потом он ей дал вот это, –продолжал Никита и выложил длинный узкий замшевый футляр. Там находилосьжемчужное ожерелье. И вновь было понятно, что его нанизывали в XIX веке.Довольно крупные жемчужинки чередовались с неизвестными мне самоцветами –розовыми, серыми и фиолетовыми. Посередине свисал квадратный медальон. На золотойкрышке был выгравирован вензель Е.В., и опять шла окантовка из сапфиров салмазами по углам. Это был явно комплект, и стоил он дорого. Вряд ли онпринадлежал Ане. Во-первых, ее инициалы А.Р., а во-вторых, хозяйка с большойгордостью демонстрировала мне свои украшения, которые стала приобретать,достигнув благополучия.

– Вон смотри, красота какая, –радовалась она, тыча мне под нос уродливые куски золота с выступающимибулыжниками. – В Египте брала, а эти в Тунисе…

Но пара, оказавшаяся у Жанны, явно сделана нетрудолюбивыми арабскими ремесленниками. Интересно, как эти вещи попали к БорисуЛьвовичу? Наверное, он очень любил девушку, если подарил ей эти штучки.

– Борька говорил: от материостались, – пояснил Никита, – она у него вроде из княжеского рода,Евдокия Вяземская, а бабка была Екатериной. Эгрет и кольцо для бабки делали, аона уж потом дочь специально назвала на Е, чтобы вензель совпал, все-такисемейная реликвия. Вот мы и подумали, что у Борьки много чего еще запрятано…

Понятно, решили вытрясти мужика под завязку.

– Ну-ка, рассказывай быстро, какиеотношения были у вас с остальными гостями?

Никита поморщился:

– Зюку эту терпеть не могу. Жанка ее тоженедолюбливала. Валерия в «Искусствфонде» работает, путевки там на отдых выдает.Еще всем всегда обещает: «Приходите ко мне, устрою на лето в Лутонино, будете сживыми классиками рядом гулять и обедать». Леня – владелец картиннойгалереи «Москва-арт».

Мужик, похожий на генерала Лебедя, хозяинхудожественного салона? Грубиян, таскающий в кармане вечернего костюмапистолет? Вот уж никогда бы не подумала!

Никита замолчал и начал размазывать пальцем постолу небольшую кофейную лужу.

– Ну, – поторопила я, – аАндрей Корчагин, муж Валерии?

«Информатор» нахмурился.

– Ну!

– Дюша-индюша, – пробормотал Никита.

– Что?

– Его Жанка так звала – Дюша-индюша.

– Вы его тоже «пощипали»?

Парень кивнул.

– Только он очень противный, Жанка рядомс ним всего две недели выдержала. Почему Лерка его терпит, удивляюсь. Жадный,злой, с деньгами, как с жизнью, расстается. А ведь есть копеечка, есть, ине маленькая! Валеркин папа знаете кто?

Я молча смотрела на Никиту.

– Очень богатый человек!

– И кто же?

– Не знаю, слышал только, что денег умужика как тараканов, всех не перевести ни в жизнь. Жанка у них на даче была,вернулась потрясенная – три этажа, у входа колонны, в холле мраморный пол,внутри бассейн! А теперь угадайте, сколько нам с него содрать удалось?

– И сколько?

– Десять тысяч!

– Нормальная сумма, между прочим, вполнеприличные «Жигули» две тысячи стоят.

– Так то долларов! А он далроссийскими…

– Рублями?

– Ага, а потом заныл: режьте, бейте, никопейки нет.

Я Жанке оплеухи раздаю, она рыдает:«Андрюшенька, заплати гаду, он меня убьет!» Да все мужики, как только я Жаннеодну затрещину отвешивал, мигом к сейфам за заначками кидались, ни разу обломане вышло. А тут прямо руку отбил, Жанка потом дома две неделиотсиживались – по всей морде синяки шли.

– Что же ты так здорово ее отходил?

– Так не в театре, – пояснилНикита, – все должно натурально выглядеть. Если руку придержу, сразузаметно, а так – на щеке пятна, Жанна плачет, у любовников сердце иразрывается, у всех. Вот только Дюша-индюша кремень оказался, выложил десятьдеревянных кусков, и все. Я ору: «Убью падлу!» А он: «Убивай,пожалуйста, только не в моем доме, а на улице, денег больше нет!» И сигареткузакурил. Еще знаете что?

– Что?

– Ну, обычно после того, как мне мужикиденьги швырнут, я Жанку для порядка еще раза два пну и уйду. А онаостается с кавалером. Плачет, убивается… Ну, чтобы подозрений не было. Мужчины,как правило, утешают, кое-кто даже предлагал квартиру снять, чтобы отсупруга-урода спрятать. Такси ловят, усаживают, интеллигентные люди.А Дюша! Ну прикиньте! Он ей при мне платье швырнул и велел: «Убирайтесь, оба!»Жанка лепечет: «Дюшенька, он же меня сейчас на лестнице прибьет». А тот такспокойненько в ответ: «Ваше дело, семейное. Между прочим, я бы Валерию тожепридавил».

Я засмеялась: ай да Дюша-индюша, молоток, а непарень.