Девчонки самозабвенно зашуршали пакетами.Я всунула голову в комнату. На кровати – гора шмоток, рядом Лиза сраскрасневшимся лицом, возбужденные Муля и Ада. Рамик тихо жует что-то в углу.

– Где мамина записная книжка? –поинтересовалась я.

– Туточки, – ответила Ирина ипритащила очень дорогую вещичку.

Переплет из натуральной тисненой кожи изащелка из настоящего золота.

Никита Малышев отозвался чуть слышно:

– Да.

– Вас беспокоит Евлампия Романова.Помните меня?

– Нет.

– Ну, та женщина, которая работала у АниРемешковой якобы в прислугах… Сообразили?

– Да.

– Мне надо с вами побеседовать.

– Да.

Немногословность собеседника начала менязлить, и я на повышенных тонах поинтересовалась:

– Что – да?

– Помню.

– Мне надо с вами поговорить, немедленно!

– Приезжайте, – все так же короткозаявил Никита и моментально бросил трубку.

Нет, каков нахал! Даже адрес не сказал.Правда, все координаты записаны в телефонной книжке, но он-то об этом не знает!

Кипя от негодования, я оделась, подошла ккомнате Иры и крикнула:

– Про уроки не забудьте, манекенщицы!

Девочки, самозабвенно потрошившие чемоданы,подняли растрепанные головы и с недоумением уставились на меня. Наконецотданный приказ дошел до их мозгов, и они разом отозвались:

– И ну их на фиг, уроки!

– На фиг, так на фиг, – согласиласья и добавила: – Вернусь к ужину.

– Можешь не торопиться, – радостноразрешила Лиза, – нам еще столько разобрать надо!

Я прикрыла дверь. Надо же, пока что девицы ввосторге друг от друга. Интересно, через какое время Ирина начнет устраиватьскандалы? Впрочем, очень доволен был и Кирюша. Я нашла его в гостинойвозле роскошного видика. У нас, честно говоря, самая примитивная,устаревшая модель, так называемый видеоплеер. Он может только демонстрироватькассеты, а вот записать передачу, которая идет по телевизору в ваше отсутствие,не способен. Кирюшка постоянно убивался по этому поводу. Мультик про обожаемыхим Симпсонов Ren-TV показывает отчего-то в полдень, когда все приличные детитоскуют за школьными партами. Одноклассники потом преспокойненько просматривализаписанное, а Кирюшка чуть не рыдал от зависти. Сейчас же он пребывал в крайнейстепени ажиотажа.

– Лампа! – заорал он, заметив вдверях мою фигуру. – Лампуша, глянь скорей, какой видак! Лазерные головки,будильник и записывает! Ну, кайф, теперь ничего не пропущу. Ирка сказала, онсам включится, сам заработает, только программу задать надо! А еще кассетсколько! Прикинь, у нее почти все есть, вон коробки стоят.

У окна и впрямь высились три огромные упаковкииз-под сигарет «Пэл-Мэл».

– Еще она ноутбук дала, – потрясКирюшка плоским черненьким портфельчиком, – сказала: «На, пользуйся, мнеподарили, только я не хочу его даже трогать».

В вагоне метро я отыскала свободное место ивтиснулась между двумя огромными тетками, закутанными в дешевые турецкиедубленки. «Одно хорошо – Ирина совсем нежадная. Разрешила Лизе рыться всвоих нарядах и поставила видеомагнитофон не в своей комнате, а вгостиной», – подумала я.

Никита Малышев долго не открывал дверь.Потеряв всякое терпение, я забарабанила в нее ногой. Наконец где-то далекопослышалось шарканье, загрохотал замок, дверь распахнулась, и я ойкнула. Напороге стоял мужик, мало похожий на щеголеватого, импозантного Никиту. За тедни, что я проработала у Ани, Малышев пару раз забегал к Борису Львовичу.Выглядел он всегда безупречно – светлая рубашка, безукоризненно выбритоелицо и легкий аромат дорогого парфюма. Сейчас же передо мной предстал индивид,больше всего смахивающий на бомжа. Щеки парня покрывала трехдневная щетина,красные воспаленные глаза лихорадочно блестели, брюки, когда-тосветло-песочного цвета, напоминали мятую тряпку кофейного оттенка, волосысальные, несвежая рубашка. Похоже, за дни, прошедшие с момента смерти Жанны, онни разу не умылся, не почистил зубы, не менял белье. Спал небось в одежде.

– Вы ко мне? – хриплым басомпоинтересовался хозяин.

Удушливая волна перегара ударила мне в ноздри,и я чихнула. Так, понятно, беспробудно пил. Надеюсь, хоть сейчас протрезвелнемного.

Мы прошли на кухню, которую явно обставлялаженщина. На белом карнизе висели кокетливые розовые занавески с рюшами иламбрекеном. На подоконнике – кружевные салфеточки, сверху вазочки,керамические гномики, пластмассовые свинки. По стенам развешана тьма полочек сбаночками. Часы в виде сковородки, картина, изображающая набор фруктов, ахолодильник украшен доброй сотней разноцветных магнитов. Наверное, при жизниЖанны помещение выглядело нарядно, сейчас же в мойке громоздилась гора тарелок,банок и чашек, на овальном столе, покрытом клеенкой, стояла кучапредметов – бутылки, полные пепельницы, масленка с совершенно растекшимсясодержимым, отвратительно воняющая безголовая селедка и пакет явно сгнившегокефира.

Я села за стол, положила руки на клеенку, иони моментально прилипли к ней. Похоже, тут давно не убирались. Никитаустроился напротив и поинтересовался:

– Чего надо?

Меня чуть не стошнило от букета ароматов.Селедка смердела невыносимо, изо рта Никиты вырывалось зловоние, и особуюпикантность придавала этому «коктейлю» резкая вонь из вскрытого пакета«Биомакса».

– Уберите со стола, – велела я.

Никита молча поднялся, вытащил почти доверхунабитое помойное ведро, рукой затолкал мусор поглубже, сверху навалил селедку,пакет кефира, окурки и запихнул переполненную мусорницу под мойку.

– Нельзя так распускаться, – сказалая, – вы когда умывались последний раз?

Никита напрягся:

– Не помню.

– А переодевались?

– Не помню!

– Что, все время пили?

– Не помню.

– Да хоть что-нибудь ты помнишь? –обозлилась я.

Никита кивнул.

– Что? – продолжала я кипятиться.

– Как Жанна страшно закричала иупала, – тихо-тихо ответил парень и потянулся к бутылке.

Я моментально отобрала у него «Гжелку» исказала: