Толпа кричала и хлопала, как и всем. Я прижала тыльные стороны ладоней к щекам и села, была уверена, что краснею. Мне казалось, все таращатся на меня. Но может, впервые все таращатся с восхищением.

Пришло время судьям объявить результаты. Среди них были помощники из разных школ и выбранные случайным образом зрители, шкала от одного до ста. Футболист стиснул мою ладонь, потому что от моих баллов зависело, выиграем мы или нет. Все так стихли, будто мы погрузились под лед, тот самый момент, когда что-то должно произойти.

Судьи объявили, что приняли решение. Они поднимали листы бумаги с написанными на них маркером цифрами – один за другим. Я пыталась высчитать баллы в уме. Последний, а затем финальный счет. Зал взорвался от аплодисментов – мы не только выиграли, но и у меня был самый высокий балл в тот день. Все, казалось, хотят меня обнять, мое одиночество внезапно было нарушено кучей теплых тел сразу. Я расплакалась, но горячими слезами радости, и даже Сара со своей модной премией протиснулась, чтобы меня обнять и крикнуть мне на ухо, как хорошо я выступила. Я искала глазами учителя. Ждала, что он вот-вот подойдет, его руки сожмут меня, а его глаза скажут все то, что он хочет сказать: как он горд за меня, как чудесно я выступила. Однако он разговаривал с другими руководителями, смеялся и пожимал руки. Ушел, даже не попрощавшись со мной.

О поэтической команде «Спикизи[13]» (мы придумали название сами) написали в школьной газете «Еженедельник Хант». Мистера Норта, как одного из руководителей, спросили, что он думает по поводу конкурса. Он сказал, что мы превзошли его ожидания. «Я был приятно удивлен», – цитировали его.

Превзошли ожидания? У меня свело желудок. Он гордился мной лишь потому, что считал, я проиграю.

Я была в ужасном настроении весь остаток дня, воспользовавшись творческим уроком в качестве предлога, рвала бумагу, работая над фоном для нового задания. Мяла и расправляла листки снова и снова, якобы разглядывая текстуры, весь урок.

Что бы я ни делала, это было недостаточно хорошо, я это понимала. Лишь разочаровывала его. Внутри у меня все бушевало, металось между гневом и стыдом, я считала себя плохой уже за то, что допускала мысль о том, что могу быть хорошей. «Какая самовлюбленность». Считала, что он плохой за то, что не поддерживает. «Эгоистичный придурок». Записала одновременно обе мысли в своей тетради, даже на одной и той же странице. Надеялась, что он в конце концов прочтет. Он уже не читал мои записи так часто. Кто знает, узнает ли он вообще когда-нибудь, что я чувствовала.

28

Через несколько дней после конкурса и моего нескрываемого недовольства Ник выписал слова песни Джона Майера Love Soon. Сказал:

– Вот что я чувствую к тебе. Только к тебе.

Я повторяла губами слова, пока читала песню, все про желание, тайны и любовь. Я вздохнула медленно и глубоко, и мы все забыли.

Все равно он говорил мне, что все зашло слишком далеко. Много чего происходило, но ничего на самом деле не произошло. Несмотря на то, что никаких границ мы пока не нарушили – не целовались, не созванивались, никому ничего не рассказывали – он настаивал, что все зашло слишком далеко. Я уже знала о другой похожей ситуации, за чашкой кофе Ник потребовал, чтобы я поклялась сохранить секрет – о том, что учитель математики встречается с девушкой из команды по софтболу, однако, как объяснил Ник, у того учителя есть разрешение, ее родители что-то подписали, и поэтому все в порядке. Секрет, но дозволенный.

Ник сказал, что мы не можем дальше так продолжать, если я тоже кое-что не подпишу. Мне уже исполнилось восемнадцать, напомнил он мне, мне не нужно разрешение родителей. Я не понимала, почему нам внезапно нужны все эти формальности, не знала, что изменилось в нем, что он оказался так огорчен. В тот вечер он принес мне контракт, и в нем было написано:

Я, Элиссон Вуд, торжественно клянусь не забирать себе какие-либо вещи после наших встреч вне класса и что-либо, не связанное напрямую со школой. Я отдам все написанное Нику Норту на хранение и/или уничтожу. Этим я подтверждаю, что все, что я пишу, является ложью и полностью выдумано. Я выдумываю что-то постоянно, и мне нельзя доверять. Не верьте ничему, что я говорю.

Подпись: _________ Дата: 7 февраля, 2002

Он сказал мне, что, если я не подпишу, мы больше не сможем общаться. Что для него это слишком рискованно. Что я должна его защитить, если действительно люблю его.

Однако он никогда не говорил, что любит меня. И теперь я даже не знаю, была ли история об учителе математики и другой ученице правдой – я ее не знала и ни разу не слышала никаких сплетен. Но я не могу утверждать что-либо и о том, что говорили или не говорили о моих отношениях с мистером Нортом; подростковые сплетни не самый надежный источник. Если то, что учитель математики спит с ученицей, и было правдой, разве не кажется странной сама мысль о том, что ее родители дали согласие и подписали некое официальное разрешение на то, чтобы отказаться от каких-либо обвинений в изнасиловании несовершеннолетней? Она была младше меня, училась в средних классах. Это казалось слишком нереалистичным, даже в той кроличьей норе, где находились наши отношения. Я чувствовала себя Алисой в Стране чудес, будто все перевернулось с ног на голову, и я ничего не узнаю, все как прежде, но не имеет смысла. И мы оба в ловушке.

Учителю нравилось, когда я делала отсылки к Льюису Кэрроллу. Моим вторым подарком на день рождения стала книга «Алиса в Зазеркалье» в твердом переплете, которую он подписал для меня. Набоков сказал бы, «Льюис Кэрролл Кэрролл» (так он его называл) был «первым Гумбертом Гумбертом». В «Лолите» Гумберт пишет, что у идеальной нимфетки «волосы Алисы в Стране чудес». В эту игру играл со мной учитель, он использовал поэзию Набокова, Кэрролла и Эдгара Аллана По, чтобы показать, какими обыкновенными и в то же время особенными являются наши отношения, какими романтичными, в традициях других великих писателей. Как Гумберт составлял список имен влиятельных, образованных и творческих мужчин, которые тоже влюблялись в юных девушек, чтобы одновременно романтизировать и назвать нормой эту извращенную склонность.

Однако в тот день мистер Норт протянул ручку мне. «Разве ты не любишь меня?» Я подписала контракт и больше никогда его не видела.

Позже мне это