спросила, тут же захотела залепить себе пощечину. Так очевидно призналась, что у меня нет подарка. Не могла даже вести себя по-взрослому рядом с ним.

– Ты знаешь, чего я хочу, – он смотрел на чай.

Я чувствовала себя идиоткой. Не знала.

– Я рискую всем ради тебя, Эли. Ты же знаешь, меня могут за это уволить.

– Да, знаю…

– Ну, а чем же рискуете вы, мисс Вуд? Что вы можете потерять? – он отодвинул кружку, разговаривая со мной так, будто мы опять в школе.

– Боже мой, Ник, я бы ни за что…

– Да, знаю, ты не станешь причиной моего увольнения, – достал бумажник и положил деньги на стол. – Но сейчас ты можешь пойти к директору, и меня уволят в следующую же минуту. – Он щелкнул пальцами для пущей убедительности. – Твое слово против моего.

Именно из-за таких вот бесед мне казалось, что власть в наших отношениях у меня, что я не просто семнадцатилетняя девчонка, которой манипулирует ее двадцатишестилетний учитель. И может, у меня и правда была какая-то власть. Может. Но я не знаю, поверили бы мне, если бы я пришла к директору, или поверили бы другому взрослому. В конце концов, мистер Норт был прав – его слово против моего. Что я сделала, чтобы стать внушающим доверие рассказчиком?

Я пробубнила что-то в свои руки, извиняясь, говоря, что он прав. Мне хотелось спрятаться под столом, но пол выглядел отвратительно.

– Я рискую всем ради тебя, Эли, – сказал он. – Обнажаю свою гребаную душу перед тобой. А что ты показала мне?

Я поджала губы и кивнула, пытаясь усвоить урок. Хотела как-нибудь доказать свою преданность.

* * *

Я вернулась домой поздно и уселась на пол, тихо включила Пи Джей Харви в своем CD-проигрывателе, чтобы не разбудить Лорен в соседней комнате. Он прав. Чем я рискую? Я должна доказать, как важно все это для меня, как много он для меня значит, как сильно я ему доверяю.

Достала фотографию, где была изображена я, которую мой бывший парень сделал в прошлом году и которую я засунула потом под календарь на столе. Боковой ракурс, топлес, но смотреть было особо не на что, помимо скромной полуулыбки нижней части моей груди, прикрытой моими скрещенными руками. Волосы растрепаны вокруг моего лица, и другая полуулыбка на моем лице. Фото было сделано в его комнате в общежитии, на выходных, когда мои родители разрешили мне навестить его. У меня осталась пленка.

На полу у меня лежал пустой холст. И я начала складывать на него вещи: фотография, пара чулок в сеточку, пожертвованных ради этого, обмотала вокруг рамки серебристую леску. Поняла, что сначала нужно ее покрасить. В зеленый. Цвет нестерпимого желания, как в «Великом Гэтсби». Как чернила перьевой ручки учителя.

Краска высохла за ночь, и потом я приклеила все вещи в каком-то жутком художественном порядке, пока бледный утренний свет просачивался через окно, и использовала краску из баллончика для завершения картины. Между сеткой чулок и намотанной леской едва было видно мое тело, но, даже приглядевшись, мало что можно было рассмотреть. Будет ли этого достаточно?

* * *

Я завернула картину в газету и обмотала лентой. Отдала ему на парковке закусочной, и когда он открыл мой подарок, он просиял.

– Ого, – все, что он сказал. Я видела, он хочет меня поцеловать. И я хотела, чтобы он поцеловал. Сильно. Подняла на него глаза в предвкушении.

– Это прекрасно, Эли, – сказала он, раскинув руки. Обнял меня быстро, но чувства меня захлестнули, мы были одни, никто нас не видел, его руки были куда больше всех тех, к которым я привыкла, и я почувствовала его эрекцию своим бедром.

«Ох», – у меня сперло дыхание, будто бы я испугалась. Но в моей голове появилась картинка из черно-белого кино и томный голос роковой женщины: «У тебя что-то в кармане или ты просто так рад меня видеть?» Я стиснула челюсти, чтобы промолчать. «Повзрослей», – мысленно сказала себе.

* * *

Я пнула снег, отстраняясь.

– Да ничего особенного, – заверила его. Теперь сияла я. Доказала ему, что способна создать страсть, что могу, что не просто какая-то глупая, ничего не понимающая девчонка. У меня тоже была власть в этом деле, здесь мы равны. Мы оба хотели.

27

Поэтический конкурс проходил в «Rhapsody in Brew». В кафе было не протолкнуться, собрались ученики из обеих школ, так как в нашей команде был популярный парень, который играл в футбол. Та девчонка, Сара, прочитала свое стихотворение, которое заработало премию, и получила высокий балл. Затем мы менялись и читали стихи по очереди с учениками другой школы. Парень-футболист выступал следующим, он прочел свое стихотворение энергично и храбро, все хлопали. Затем поэт из другой школы. Затем я. Я выступала последней.

Когда начались наши поэтические уроки, я стала писать стихи гораздо быстрее. Я очень хотела быть в команде. Хотела снова стать частью чего-то. Хотя учительские правки моих стихотворений не были для меня чем-то новым, его замечания стали более резкими: «Больше таких моментов», «Почему именно это слово?» Я следовала всем его указаниям, показывала ему новые версии каждый раз, когда мы встречались, создавая все больше и больше строф, рифм и чувств. Украдкой записывая строчки в своих тетрадях, точно как Гумберт в «Лолите». Мне хотелось впечатлить мистера Норта на этом конкурсе. Хотелось, чтобы он гордился мной, гордился тем, кем я стала в его заботливых руках. Я решила, что прочту новое стихотворение, то, которого он еще не видел.

Конечно же, оно было о любви. «Для Н.». Н. мог быть кто угодно, не обязательно учитель Ник Норт. Двойная согласная, точно как Гумберт Гумберт в «Лолите», как заметил он однажды. Есть куча имен, которые начинаются с «н». Но я сделала все, чтобы это звучало, как цифры на меловой доске, как тайный шифр между Ником и мной.

Я начала читать свое стихотворение перед всеми. Там были фразы, которые я позаимствовала из наших с ним переписок: «медь и четвертаки», «как моя губная помада», повторялось слово «держать» в последней строфе, – но кто мог об этом знать? Хотя иногда мне удавалось сохранить справки для уроков, записки из закусочной уберечь было куда сложнее, держать в руках дольше, чем несколько часов, что мы проводили вместе. Их рвали на части. Чернила и салфетки расплывались в стаканах с водой. Их сворачивали и прятали в карман. Но иногда, именно в мой.

Я закончила читать, одной рукой держала микрофон, а другую драматично вытянула, как и хотела.