устроенной студентами какому- то профессору, не захотевшему считаться с решением студентов о забастовке и пытав­шемуся продолжать чтение лекций (письмо от 11 марта 1902г.); рассказ о «драке»киев­ских студентов с полицией содержится также в несколько более позднем письме JI. А. Сулержицкого от 25 ноября 1903 г. 16

Московские университетские дела должны были особо интересовать Чехова — по его давним и прочным связям с Москвой и Московским университетом. Это подтверж­дается, в частности, запросом, который был им обращен к М. А. Членову в письме от 13 февраля 1902 г.: «Напишите мне, что нового в Москве, что происходит, о чем слышно, о чем мечтают» (XIX, 247). Вероятно, адресат не понял скрытого смысла этих вопро­сов, так как в его письмах 1902 г. мы не находим отклика на нашумевшие февральские события в Московском университете. Нужный ответ Чехов нашел в письмах других своих корреспондентов-москвичей.

Еще 7 января знакомый врач В. В. Бурейко извещал его из Москвы: «В средине января в Москве ожидаются большие студенческие сходки, к которым уже идут под­готовки». О накаленной до предела атмосфере в Москве свидетельствовало и письмо Н. В. Алтухова, сокурсника Чехова по университету, занимавшего теперь в универси­тете должность прозектора. Дельный врач-анатом, автор ряда специальных статей, печатавшихся в медицинских журналах, Алтухов был человеком демократиче­ских убеждений, хотя и далеким от революционных идей. Постоянно общаясь по роду своей работы со студентами, он пользовался с их стороны уважением и любовью [126].

28 января 1902 г. Алтухов писал Чехову: «Ну, как ваше здоровье? Хорошо ли вам в Ялте и работается ли на досуге? Наша работа, как вам не безызвестно, каторжная: idem per idem. Теперь же, при „сердечном попечении" , это еще более чувствуется,— в лекционном зале вывешивается ежедневно по несколько прокламаций от револю­ционного комитета, от исполнительного комитета соединенных землячеств и т. д. Го­ворится там, что наступила пора поднять движение, что комитет опирается на „сформи­рованные кадры рабочих" и пр. Можно подумать, что это так грозно и внушительно. И беда будет, если молодежь поверит на слово и начнет волноваться в ожидании „кад­ров рабочих ", которые ждут только сигнала из главной квартиры и штаба „ Исполни­тельного комитета". Почему-то ждут февраля и, кажется, 19 февраля».

Вопреки скептическим замечаниям автора письма сообщенные им факты свидетель­ствовали о многом: они подтверждали, что революционная часть студенчества действи­тельно шла по пути сближения с рабочими и стремилась опереться на силу пролета­риата. Это была та линия, которую намечала в своих обращениях к студенческому во­просу ленинская «Искра» (см. текст одной из прокламаций Исполнительного комитета соединенных землячеств Московского университета в «Искре», 1902 г., № 16 от 1 фев­раля; та же прокламация и ряд других воспроизведены в публикации «Студенческие волнения в 1901—1902 гг.» — «Красный архив», 1938, № 4-5, стр. 277—284). И ожи­дания студентов были вовсе не так наивны, как это казалось Алтухову: когда 9 февра­ля началась студенческая демонстрация и в дело вмешалась полиция, московские рабочие готовы были выступить, и только предпринятые властями заранее меры — оцеп­ление большинства крупных московских фабрик и заводов — помешали этому. Дальнейший ход событий привел в Москве к ряду активных выступлений рабочих, о чем не без недоумения сообщал Чехову тот же Алтухов в следующем письме от 6 марта.

Письмо это было ответом на просьбу Чехова навести в канцелярии университета справку, числился ли там в последние годы студент-медик Грипевич (XIX, 251). Прось­ба эта была вызвана появлением в Ялте некоего Гриневича, который называл себя мос­ковским студентом и поведение которого дало повод подозревать его в шпионстве. Алтухов быстро и точно навел требуемую справку, о чем и сообщал Чехову в начале на­званного письма:

«Ваше поручение навести справки о существовании некоего студента пятого кур­са Гриневича исполнено в точности, похвальной даже с точки зрения полицейского сыска. В 1899—1900 г. имелся в Московском университете на четвертом курсе естест­венного факультета студент Гриневич Яков из потомственных почетных граждан Петер­бурга, окончивший Косперовскую гимназию. По окончании курса сей Гриневич полу­чил место, на котором состоит и ныне. Что же касается медицинского факультета, то никакого Гриневича за последние десять лет на этом факультете не числилось. Адми­нистрация, или, вернее, инспекция, университета точно, однако, осведомлена, что на юге появился какой-то проходимец, ныне находящийся в Ялте, за которым числится уже много художеств, совершенных в других городах и весях России. Неизвестно, с какою целью эта личность выдает себя за студента пятого курса, и Гриневич ли он в действительности, сомнительно. Весьма возможно, что сей проходимец — служитель Синедриона, а посему опасаться его должно! По моему мнению, и студентов следует поставить в известность, какрго полета сия птица, не так ли?»

Последующие страницы этого большого письма почти полностью посвящены рас­сказу о революционных, в том числе о рабочих, выступлениях в Москве за истекший месяц, а также о событиях 9—10 февраля в университете:

«Теперь у всех на языке Москва, студенческие волнения, разграбление квартиры одного из приват-доцентов, учиненное якобы студентами, изгнание четырехсот двух студентов дедушкой Ванновским навсегда из университета, паломничество рабочих (по данным полиции, пятьдесят тысяч, для точности нужно разделить эту цифру на пять—шесть) к памятнику Александру II, возложение венков, кидание в воздух „чеп­чиков " (19 февраля), а затем забастовка студентов и, наконец, бунт рабочих на Дани­ловской мануфактуре Мещерякова (1 и 2 марта), где шесть тысяч рабочих разрушили все вдребезги, пряжу, ткани, материю и весь товар свезли на Москву-реку, где и сва­лили все это в прорубь. Странная российская логика — 19-го числа кричат „ура" и шапки бросают в воздух, а через полмесяца после того разрушить до основания фаб­рику и где?—■ в православной Москве! Студенты последнее время начали ходить на лек­ции и на практические занятия, так что, нужно думать, забастовка окончилась. Сильно поредели их ряды: все, что было лучшего и дельного,— забрано. В общем, считая аре­стованных на улицах, на квартирах, на сходке, забрано больше полутора тысяч, мас­са студентов взяли отпуски и поехали по домам. Словом — неблагополучно. Пятьсот восемнадцать человек, арестованные в актовом зале в ночь с 9 на 10 февраля (402 сту- дента-(-66 девиц-[-воспит^анники других высших учебных заведений), погибали бы­ло от голода и жажды, так как полиция никого не пропускала, даже из числа живу­щих, на улицу за хлебом и провизией. К счастью для них, актовый зал сообщался с моей квартирой, студенты прибегали ко мне, я отдал им все съестное до последней крош­ки, поставил около девяноста самоваров. В настоящее время некоторые из честных ин­теллигентов подают Ванновскому прошение о смягчении участи этих