на собрании"» («История Московского университета», т. I, М., 1955, стр. 510).

Студенчество ответило на это усилением организованной борьбыи новой волной про­тестов. В январе 1902 г. состоялся Всероссийский студенческий съезд, который в сво-

ем манифесте, напечатанном в «Искре» (1902 г., № 18, от 10 марта), провозгласил, что «студенческое движение есть движение политическое», что «борьба за права студенче­ства неизбежно является борьбой против правительства». Съезд указал в этом мани­фесте на желательность тесной связи студенческих революционных организаций с ме­стными комитетами РСДРП (там же). В конце января в Киеве студенты Политехниче­ского института, а затем и университета вынесли решение о забастовке; в первых чис­лах февраля волнения произошли в Петербурге, Москве, Харькове, Томске, Одессе, Риге и в других городах. Массовые сходки, уличные демонстрации с участием

к

чЯитонъ *Ч}ховъ.

и г г ?

и.

РАЗСКАЗЫ,

-4V -1"

ДАРСТВЕННАЯ НАДПИСЬ ЧЕХОВА НА СБОРНИКЕ «РАССКАЗЫ» (СПб., 1901)

«Василию Ивановичу Киселеву на добрую память о нашем знакомстве в Андреевской санатории — от автора. Антон Чехов. Август 1901 г.»

Местонахождение книги неизвестно. Воспроизводится по фотографии из собрания H. А. Роскиной, Москва

студентов и рабочих, столкновения с полицией были наиболее ярким выражением этой волны протеста.

В письмах корреспондентов Чехова многие из этих событий нашли свое отражение— в одних случаях краткое и весьма субъективное по освещению, в других — более пол­ное, яркое и правдивое.

^ " J

Отдельные упоминания о студенческих делах встречаются по-прежнему в письмах О. JI. Книппер. «Молодежь в Москве опять мутит из-за еврейского вопроса и печати»,— писала она Чехову 31 октября 1901 г. («Переписка Чехова и Книппер», т. II, стр. 25). 6 февраля следующего года она коротко передает содержание своей беседы с Сувори­ным, только что приехавшим из Петербурга и навестившим ее: «... он говорил очень много о теперешнем смутном настроении, о студентах. Сегодня ему сообщили по теле­фону из Питера, а может и иначе, что Петербургский университет закрыт» (там же, стр. 310).

Еще до получения этого письма Чехов обращался к жене с просьбой извещать его о происходящих событиях: «Тут ходят разные слухи о Петербурге, о Москве. Смотри, если что случится, напиши» (10 февраля 1902 г.— XIX, 245). В февральских письмах Книппер отклика на эту просьбу нет. Но 4 марта, в день годовщины демонстрации на Казанской площади, Книппер в связи с гастролями театра приехала в Петербург. II в тот же день она сообщала Чехову о том, что ей прпшлось увидеть и услышать: «Вот

я и в Питере, дусик милый, родной мой! Самочувствие скверное. Вчера ходила как ошалелая от усталости и новизны обстановки. Ехала с вокзала и ревела. На улицах шли большими партиями городовые и жандармы по всем направлениям и, как потом слышала, побоище было опять здоровое» («Переписка Чехова и Книппер», т. II, стр. 340).

29 декабря 1901 г. Куприн писал Чехову из Петербурга: «Говорят, что к 8 февраля готовятся среди молодежи беспорядки. Очень жаль, если все выйдет по-прошлогодне­му. Кстати о университетских забастовках...» — и дальше он передает явно анекдо­тические слухи о якобы выставленных бастующими студентами в Томске требовани­ях о поблажках во время экзаменов, о предоставлении им лошадей, чтобы ездить на лекции, и т. п. (см. полный текст письма в публикации писем Куприна к Чехову). Обывательский душок, сквозивший в этом сообщении, был, вероятно, подмечен Чехо­вым,— к этому времени он уже слишком многое знал и понимал, чтобы поверить по­добным анекдотам.

В последующие месяцы он получает ряд писем от других корреспондентов, и это дает ему возможность составить более полное представление о новых фактах студенче­ского движения, в частности о том, что происходило в Москве,— московские корреспон­денты Чехова были особенно обстоятельны в своих письмах и не скупились на подроб­ности описываемых событий. Но перед тем как перейти к обзору основной, московской группы писем, коротко остановимся на других, в которых идет речь о Петербурге и Киеве.

Здесь прежде всего надо указать на два письма Н. П. Кондакова. В первом из них, датированном 6 февраля, заслуяшвает внимания лишь краткое сообщение фактов, свидетельствовавших о широком распространении новой волны студенческих «беспо­рядков»: «Сегодня утром закрыли университет — „впредь до новых распоряжений" — после колональной ! сходки, на которой 1600 вотировали забастовку против 200. В Киеве закрыт университет, и понятно: студенты выбили все стекла в здании. Там, в Риге, в Екатеринославе, много арестов». Как и в предыдущем году, почтенный уче­ный, встревоженный новыми нарушениями привычного уклада академической жизни, заканчивает свое сообщение воззванием к богу: «Какие меры последуют и что будет с университетами, ты, господи, веси!» •— и наивным предположением, что влияние в пра­вительстве «приверженцев крутых мер» будет недолгим: «Однако, по-моему, это перед началом столь же сильного движения либерального или даже радикального в самом правительстве». Студенческим делам посвящена также часть следующего письма Кон­дакова, от 18 марта: «...здесь новости день ото дня хуже и безотраднее. Решительно не знаешь, до чего мы дойдем скоро. Завтра ожидается манифестация, т. е. избиение. В университете всех вожаков 80—100 человек, но их не берут, почему? Между тем, аре­сты кругом, и конца этому не видно.В Москве изгнаны сотни, здесь хотят сделать то же, несмотря на просьбы профессоров и правления. Распространилось мнение, что оппо­зиция коренится в политехниках, и вот слухи, что в Петербурге даже не откроют ин­ститут. И пр. и пр.».

Кондаков был, несомненно, хорошо осведомлен — называемые им факты подтверж­даются почти полностью: университет в Петербурге был действительно закрыт 6 февра­ля, тогда же произошло закрытие Киевского университета — оба эти факта были от­мечены на страницах «Искры», в № 17 от 15 февраля; соответствовало действительности и сообщение об аресте сотен студентов в Москве (см. об этом ниже). Но точка зрения Кондакова, приписывавшего все волнения лишь влиянию немногих зловредных «вожа­ков», была совершенно ложной,— и это не мог не понимать Чехов, уже более глубоко понимавший причины непрекращающихся студенческих волнений.Отсюда и возникали его споры с Кондаковым, который «осуждал и власть и профессуру, но очень бранил и студентов», в то время как Чехов «защищал последних» (об этих спорах см. в настоя­щем томе воспоминания о Чехове И. Н. Альтшуллера).

Из писем Кондакова Чехов не мог составить ясного представления о положении дел в Петербурге. Столь же недостаточной была и полученная им информация из Киева — а киевские студенты продолжали идти в авангарде движения, и там развертывались серьезные столкновения с властями. В письмах Коротнева 1902 г. мы находим лишь короткое упоминание об одном из случаев обструкции,