и в Москве, где офицеры почти извинялись перед публикой, загнан­ной в манеж, указывая на то, что онп-де обязаны повиноваться распоряжениям полиции вследствие приказа командующего войсками, а не по воинскому уставу.

Роль Вяземского такова: в то время когда Н. Ф. Анненскпй бросился на защиту избиваемого Пешехонова, Вяземский тоже бросился за ним и закричал Клейгельсу, чтобы он прекратил это безобразие. А когда избитый Анненскпй подошел к нему

МОСКВА. СТАРОЕ ЗДАНИЕ УНИВЕРСИТЕТА Фотография из альбома «Виды Москвы...» 1880-е гг.

 

Вяземский подвел его к Клейгельсу и наговорил последнему резкостей, громко упре­кая в зверстве, превышении власти п т. д. Туган н Струве из тюрьмы выпущены. Аре­стованных из Питера высылают 14. На Пасхе в Петербурге ждут новых беспорядков. Того же ожидают в Киеве, Екатерннославе, Харькове, Риге и Рязани, где публика, вкупе с высланными студентами, устроила уже скандал, во время молебна о здравии Победоносцева. У нас тоже возможны беспорядки. Здесь до 70 человек иногородних студентов, полуголодных, битых, возбужденных и возбуждающих публику. Очень прошу вас, дорогой Антон Павлович, пособирайте деньжат для голодающих студентов, ибо здесь источники иссякают. Теперь в Ялте съезд, собрать сотню другую, я думаю, можно. В Москве и Питере собрано много, туда посылать бесполезно.

(...) Несмотря на репрессии и благодаря им — оппозиционное настроение силь­но растет.

Следственное производство по делу о 4 марта установило точные цифры изби­тых: мужчин —62, женщин—34, убито —4; технолог Стеллинг, медик Анненский, кур­систка и старуха задавлены лошадьми. Полиции, жандармов и казаков ранено 54. Это за время минут 30—40, не больше! Судите же сами, какая горячая была схватка! Я во веки не забуду этой битвы! Дрались — дико, зверски, как та, так и другая

сторона. Женщин хватали за волосы и хлестали нагайками, одной моей знакомой курси­стке набили спину, как подушку, досиня, другой проломили голову, еще одной—вы­били глаз. Но хотя рыло и в крови, а еще неизвестно, чья взяла (...)

Вообще у начальства хлопот много. Надеюсь — будет еще больше. Жизнь при­няла характер напряженный, жуткий. Кажется, что где-то около тебя, в сумраке со­бытий, притаился огромный черный зверь и ждет и соображает, кого пожрать. А сту­дентики — милые люди, славные люди! Лучшие люди в эти дни, ибо бесстрашно идут, дабы победить или погибнуть. Погибнут или победят — не важно, важна драка, ибо драка-—жизнь. Хорошо живется!» (М. Горький. Собр. соч., т. 28, стр. 157—159).

Нет никаких сомнений, что письмо Горького произвело на Чехова глубокое впе­чатление, вызвало какие-то ответные мысли, которыми он хотел бы поделиться с Горь­ким. Но в их дальнейшей переписке тема студенческого движения отсутствует — и по вполне понятным причинам. В ночь на 16 апреля Горький был арестован, его пере­писка строго контролировалась жандармами не только во время его пребывания в тюрьме, но и после освобождения. В немногих дошедших до нас письмах к Чехову Горький неоднократно предупреждает его об этом.

Об аресте Горького и о событиях в Нижнем, предшествовавших этому аресту, Чехов узнал из письма нижегородского врача Н. И. Долгополова от 7 мая 1901 г.: «Поводом к аресту, надо полагать, послужило распоряжение из Питера — как мера „предупредительная" для устранения демонстрации 1 мая, с 17-го по 18-е были сильные аресты в Питере, Саратове, Нижнем й Москве. Местная же причина то­же, может быть, была толчком для взрыва арестов в Нижнем. Нужно вам ска­зать, в Нижнем 7 апреля было необычайное событие. С разрешения губернатора в зале Всесословного клуба была сходка студентов и местных общественных деяте­лей, приглашенных студентами. На этой еходке был Алексей Максимович — гово­рил речь. Цель этой сходки была такова: решали, устраивать ли демонстрацию 8-го, в годовщину смерти студента Ливена, покончившего жизнь самоубийством в тюрьме в Москве в 1899 г.,— студент этот нижегородец, и его демонстративно похоронили в Нижнем. На сходке было решено демонстрацию не устраивать, а подать на имя министра народного просвещения петицию с определенными тре­бованиями на счет освобождения киевских студентов от солдатчины и разбора де­ла о 4 марта. Петиция эта была редактирована по поручению собрания Алексеем Максимовичем. Вот эта местная причина».

В настоящее время материалы переписки Горького (см. Собр. соч., т. 28 и «Архив А. М. Горького», т. V. М., 1955) и архивных документов (см. статью А. Свободова «М.Горькийи студенческое движение 1901 г.»—«Каторга и ссылка»,№ 35,1927,стр. 68— 77) дают достаточно полную картину того, насколько прочными и многообразными бы­ли связи Горького с революционным студенчеством, которое все решительнее станови­лось на путь общеполитической борьбы, далеко выходящей за пределы узкоакадемиче­ских требований. В то же время Горький был тесно связан с растущим революционным подъемом в рабочих массах.

Среди близких Чехову людей Горький был, пожалуй, единственным человеком, ко­торый ясно представлял себе перспективу неизбежного нарастания революционной борьбы, приобретавшей общенародное значение. И если в письмах он не мог касаться этих тем, то не приходится сомневаться, что во время свидания 26 мая 1901 г., когда Чехов с женой побывали у него в Нижнем по пути в Аксеново, они говорили и о том, что волновало и интересовало их обоих,— о надвигающейся буре революции. Мож­но думать, что Чехов воспользовался этой встречей также для того, чтобы исполнить просьбу Горького о денежной помощи пострадавшим от репрессий студентам. Как мы увидим ниже, Чехов не раз оказывал такую помощь студенческой революционной молодежи.

Следующая встреча Чехова с Горьким состоялась в Ялте в ноябре 1901 г. Она была не столь мимолетной, как предыдущая. Известно, что Горький остановился у Чехова и прожил у него с 12 по 19 ноября,после чего переселился в Олеиз. Общение двух писа­телей не прекращалось вплоть до весны 1902 г. Горький приехал в Ялту обогащенный новыми впечатлениями от развертывающегося в стране движения. Воспоминания о мартовских событиях и их последующем развитии не только не остыли в нем, но, на­оборот, они с новой силой овладели им после прощальной демонстрации учащейся мо­лодежи при его отъезде из Нижнего, после возмутительного поведения властей, не до­пустивших Горького в Москву, после демонстрации, устроенной харьковской учащей­ся молодежью в честь любимого писателя, преследуемого самодержавием.

О том, что произошло на Харьковском вокзале и как это потрясло Горького, мы мо­жем судить по его письму к В. А. Поссе, написанному во второй половине ноября из Олеиза:

«В Харькове мне предложили не выходить из вагона на вокзал. Я вышел. Вокзал — пуст. Полиции — куча. Пред вокзалом — большая толпа студентов и публики, поли­ция не пускает ее. Крик, шум, кого-то, говорят, арестовали. Поезд трогается.