говорю, то и делаю. Пусть узнает он, что все те дети, потому что они дети по летам, которые без дум о себе и своей молодой жизни шли и подставляли свои головы, все чи­тали его, у всех в душе был его образ, зовущий на борьбу и жертву. За эту огромную жертву в несколько тысяч жизней требую я помощи, жалости. Живите для громад­ного дела будущего, берегите себя, вы нужны и полезны как мстители за погибающих, но жалейте этих гибнущих, этого мы можем требовать от вас всячески: и материальной помощью, и защитой в печати.

Я не желаю пользоваться общественными средствами и могу этого не желать. Я имею землишку, 64 десятины, со стройкой, страхуемой в 1200 рублей. Я ни одной ко­пейки не прошу даром, все окупится моей землей, но и для этого дела надо просить и • молить, надо мне скорей кончить, получить деньги и уехать. Сделайте мне это, и вы спа­сете не только меня и мою семью, но дадите помощь сибирякам. У меня в Сибири будет фонд, вся помощь, корреспонденция пойдет через мои руки. Только одна женщина едет в Сибирь со своим мужем и его братом, сосланными на четыре года, но она носит фами­лию сосланного, и у нее руки связаны, на нее нельзя будет возложить помощь. Я ношу фамилию неприкосновенную к делу, и поэтому все для них могу и хочу сделать. Проч­тите это письмо Горькому (я не знаю его адреса, да ведь это все равно, это письмо всем хорошим людям пишется) и Андрееву. Скажите Андрееву, что я хорошо знаю Водико- ва, его однокашника; думаю, что не может к нему относиться без уважения. Отвечай­те мне скорей, скорей. Время дорого, наши едут на нужду и страдания, а меня нет с ними. Уважающая вас Ольга Покотилова.

P.S. Если бы я смела послать вам список лиц, пострадавших за 9 и 14 февраля, я бы послала вам, и если вам нужен он, я пришлю. Прошу вас передать это письмо Горь­кому и Андрееву, говорят, что они тоже в Ялте».

Фактическая достоверность и точность письма Покотиловой не подлежит сомнению: в неоднократно использованной уже нами публикации в «Красном архиве» напечатаны документы, подтверждающие сообщаемые ею факты о положении арестованных студен­тов в Бутырках, об объявленной ими голодовке и т. д. (1938, № 4-5, стр. 283—284). Таким образом, и с точки зрения информационной содержательности оно является одним из наиболее значительных в рассмотренной нами серии писем. В связи с этим представляется необходимым остановиться здесь на характеристике личности Покоти­ловой и коротко рассказать о ее дальнейшей судьбе.

О. Н. Покотилова по рождению принадлежала к одной из многочисленных ветвей рода Толстых; ее отец, Николай Николаевич Толстой, владел небольшим имением где- то за Волгой. Она, по-видимому, рано порвала с семьей и вообще с дворянским кругом. Выйдя замуж за некоего Покотилова, она вскоре разошлась с ним, как можно думать, на почве идейной розни. К началу 1900-х годов она жила в Москве, воспитывая трех дочерей. Она снимала довольно большую квартиру на Малой Бронной улице,— как известно, это был район старой Москвы, где селилась по преимуществу студенческая молодежь. Сама она с дочерьми занимала меньшую часть квартиры, а остальные комна­ты сдавала студентам, что и давало ей средства к существованию. Среди ее молодых жильцов в 1900—1902 гг. находился и студент физико-математического, а затем исто­рико-филологического факультета В. П. Волгин, ныне действительный член Академии наук СССР, который любезно поделился с автором настоящей статьи своими воспоми­наниями об О. Н. Покотиловой.

В квартире Покотиловой было всегда шумно и людно, у ее жильцов постоянно со­биралась студенческая молодежь, звучали песни, велись беседы, горячие споры. Сама Покотилова, живя среди молодежи, принимала близко к сердцу ее интересы, разделя­ла их надежды и стремления. Не будучи связанной с революционной деятельностью, она во многом сочувствовала революционным воззрениям, которые все более овладе­вали умами передового студенчества.

Тот план помощи сосланным в Восточную Сибирь студентам, который намечала По­котилова в письме к Чехову, не был пустой фразой. Она сумела хотя бы частично осу­ществить его. Собрав некоторую сумму денег (по-видимому, ей удалось заложить имень­ице недалеко от Брянска, которым она владела), она приехала в том же 1902 г. в Ниж- неудинский уезд Иркутской губернии, где вместе с многими товарищами отбывал ссыл­ку ее названный сын. Поселившись там, она оказывала посильную материальную по­мощь ссыльным юношам и старалась облегчить их судьбу своей материнской заботой и вниманием. И что самое примечательное, она привезла с собой целую библиотеку, вклю­чавшую книги по разным отраслям знания, которыми широко пользовались сослан­ные. Книги эти она перед отъездом собрала путем обращения к ряду профессоров и ученых.

В 1903 г. высланным в Сибирь за участие в студенческом движении юношам было разрешено проживание в Европейской части России за исключением университетских городов и фабричных районов. Вследствие этого дальнейшее пребывание Покотиловой в Сибири оказывалось ненужным, и она решила покинуть ее. Во время долгой и утоми­тельной Дороги она простудилась, тяжело заболела и вскоре, летом того же 1903 г., умерла. Такова была судьба этой самоотверженной русской женщины.

В письме Покотиловой нельзя не обратить внимания еще на одну деталь. Адресо­ванное и пересланное с надежной оказией Чехову, оно было обращено одновременно и к Горькому. Это объединение обоих писателей, от которых надо ждать и требовать не только материальной помощи, но и защиты в печати, вряд ли отражало одни лишь личные взгляды автора письма. Надо думать, что в сознании революционной части рус­ской интеллигенции к началу 1900-х годов уже созрело и достаточно распространилось представление о том, что не только Горький, но и Чехов близок их стремлениям и на­деждам. Позволим себе в подтверждение этого сослаться на выразительный пример, взятый из биографии одного из замечательных русских революционеров-марксистов, рано скончавшегося Александра Гусева (1880—1903). В марте 1900 г. он писал близ­кому другу из Твери, где он вел революционную работу: «Пришлите вашу карточку Горького, только хорошую — чтобы переснять, непременно, я вас очень прошу. Если можете, пришлите и Чехова» (Н. Гусева-Архипов а. Александр Ива­нович Гусев.— «Каторга и ссылка», 1928, № 45-46, стр. 213).

« * »

К сожалению, мы располагаем далеко не всеми ответными письмами Чехова его корреспондентам, сообщавшим ему новости о студенческом движении и делившимся с ним своими мыслями о происходящих в русской жизни переменах. Не сохранились пись­ма Чехова к Коротневу, Сорневу, Бурейко и ряду других. В тех же случаях, когда мы располагаем письмами Чехова (к Орлову, Алтухову, Кондакову и др.), они далеко не всегда —