Стражники зевали у ворот, ожидая смены. Переулки и улочки становились всё тише и пустынней, только патрульные иногда шагали по деревянным тротуарам, гулко постукивая каблуками в тишине сумерек. Крипты тонко скрипели в сгущавшихся тенях деревьев. Сначала один, потом два, чем темнее становилось, тем больше жуков запевали свои ночные трели. «Кри-кри-кри» Чем ярче проступали звёзды сквозь тёмный небосвод, тем уверенней становились трели ночных птиц в садах и парках города. Влюблённые парочки прогуливались по набережной, на юге города. Небольшая река медленно катила спокойные темные воды, в глубине которых иногда сверкали красные и розовые искры светящихся рыб. Феокситовые аллеи раскинулись у самой воды и скамейки стоявшие прямо под свисающей сенью деревьев создавали множество уютных уголков. А множество разноцетных актионов снующих по ветвям феоктистов создавали волшебную атмосферу для каждой пары. За рекой начинались луга с фермами и полями. Они раскинулись на несколько архат вокруг Ангаса, занимая каждый кусочек земли не пораженой пурпуром. Над лугами расстилался вечерний туман, тонкой белесой полоской опускаясь на равнину. Парочки на скамейках любовались тем, как над туманом, далеко на горизонте возвышались вершины Двадцатигорья, как последние лучи солнца еще окрашивали красным их белые пики.

Сумерки опустились на цирк и скрытая в их темноте одинокая фигура, стоящая под навесом повозки, покуривала скиттер и наблюдала, как маленький мальчик рассказывает что-то кухарке в яркой витрине. Табак громко затрещал на затяге и синим цветом осветил лицо хозяина цирка.

10 глава

– Давай вставай, малец. – Руф расхаживал по вагончику подпрыгивая. – Новый день. Новый ты. Новый я. И ла-ла. Бим-бом, солнце приходит в дом!

Клоун распахнул ставни, прохлада и солнечный свет ворвался в темноту фургона. Тим завернулся в одеяло с головой.

– Ну нет-нет-нет-нет! – Клоун подскочил к кровати и принялся скакать вокруг, расставив ноги, чтобы не раздавить мальчика. – Нашествие слонов-прыгунов! Спасайся кто может!

Крики Руфа разносились по всей цирковой стоянке. Впрочем как и каждое утро.

– Петух пропел. – Пробормотал Дегаль и кряхтя встал с кровати. Он поправил трусы, спрятал в них своё пузо и шагнул на улицу.

– Цветения Корина! – Поприветствовал он культуристов, которые тоже в одних трусах вывалились из фургона.

– И вам дней цветения! – Откликнулись те.

Дегаль подошёл к кадке с дождевой водой у фургона и перевернул её содержимое на себя. Фыркая он вытерся полотенцем и принялся разминать ноги, растирать тело, приседать и всячески разгонять кровь.

Крики клоуна становились всё громче, сопровождаемые грохотом и звоном. Они стихли только когда что-то громко разбилось и раздался заливистый детский смех. Дверь открылась и наружу вышел Тим. Он еле ковылял. После вчерашнего дня у него болела каждая мышца тела, даже те о которых он и не подозревал. Но ему нравилось это чувство. Чувство силы в его руках.

Пока циркачи просыпались и приводили себя в порядок Тим подошёл к клетке, в которой держали Ходо. Тот лежал в углу и молча смотрел на Тима. Тиму стало горько

– Братик. – Прошептал он, взявшись руками за прутья.

Ходо даже не попытался укусить его. А его телепатические волны стали заметно слабее. В них появились новые эмоции, которых Тим не мог разобрать. Они отражением на водной глади скользили вокруг. Несмотря ни на что, глаза горели яростью.

– Братик, я вытащу тебя отсюда. Обещаю. Я вытащу. – Ходо лишь низко зарычал в ответ и свернулся калачиком на охапке сена.

Тим пошёл прочь от клетки, вытирая кулаком предательскую влагу глаз. Две слезинки смогли пробиться через его нововозведённую броню.

Солнце поднималось выше и начинало припекать.

Тиму всё больше нравился цирк. В нём он находил себя. Но, несмотря на это, он ни на секунду не забывал о брате и постоянно обдумывал как его вызволить.

– Парень, забудь об этом. Калибан тебя ни разу ещё не тронул, но не заблуждайся насчёт него. Он страшен для тех, кто перешёл ему дорогу. – Руф накладывал грим. Говорил он шёпотом. – Даже старый Дегаль его боится. А бесстрашнее него я не знаю никого, клянусь Тхуком.

Всё свободное время Тим сидел у клетки с Ходо и разговаривал с ним. Рассказывал, чем занимается, рассказывал про то, каким Ходо был раньше, про отца и мать, про то, как брал младшего брата на рыбалку, как они всей семьёй ужинали и как ездили на представления в ближайший город, как отец учил Ходо всему, что тот знал. Про отца вспоминать было больно. Ходо носился по клетке, рвался из цепей и лаял словно собака. Говорил Тим с ним только ночью. С утра и до вечера клетка с Ходо была выставлена на обзор всем забредшим в зоопарк цирка, где выставлялись клетки с животными, а цирковые торговцы продавали яблоки в карамели, воздушную кукурузу, печёные тхармели, ароматные трочи и воду с сиропом.

Цирковые сладости были такими вкусными, что дети тянули родителей в цирк случись им пройти мимо. Циркачи знали это и завышали цену. Зоопарк находился на небольшой площадке перед шатром, с аттракционами и вкусностями. Ходо метался в клетке и кидался на прутья, пытаясь перегрызть их своими клыками или схватить зазевавшегося. Одному лоботрясу он разорвал рубаху, располосовав её своими когтями. Тот с испуганными глазами упал на задницу, под хохот и улюлюканье толпы. Это была маленькая толика того, что разворачивалось в цирке на выходных. А они приближались. Циркачи усиленно готовились. Зазывалы атракционов тренировали глотки, чтобы кричать дни и ночи напролёт. Силачи неспешно таскали гири.

Все жители цирка были при деле. Сам же начальник цирка изредка появлялся на людях, со своими амбалами охранниками, раздавал распоряжения и исчезал.

А вот Руф с каждым днём становился всё мрачнее.

– Клоуны не такие и весёлые ребята, паря. – Руф в сотый раз наносил и смывал грим, выбирая образ. – Смех это спасение. Смейся, когда тебе плохо. Смейся, когда тебе грустно. Смейся, когда нож тянется к твоим запястьям. Смейся, когда весь мир кажется не более чем серым пятном. Смейся, когда отчаяние выдавливает тебе глаза. Смейся, когда ты умираешь. Смейся, когда тебе больно. Если клоун не смеётся, то кто же тогда будет смеяться? Даже если у клоуна сердце рвётся на части, а грим осыпался – шоу должно продолжаться.

Руф печально улыбнулся в зеркало и взглянул на мальчика.

– Жизнь тяжёлая штука, паря. Люди приходят в цирк, чтобы отвлечься от неё.– Смотри!

Руф прикрыл рот ладонью, а когда убрал, то ослепительная улыбка озарила комнату. Словно и не было печального старика.

Тима окликнули с улицы и он выскочил из фургона.

Калибан схватил его за загривок,