Чем больше Маскалл размышлял о том, что произошло после его прибытия в этот новый мир – и после отлета с Земли, – тем яснее и неоспоримее становилось, что он оказался здесь не ради собственных целей, но ради финала. Однако что это будет за финал, он не мог себе представить. Сквозь деревья он увидел, что Бранчспелл наконец садится на западе. Это был огромный шар красного огня – теперь Маскалл понял, что это за солнце! Дорога резко свернула влево и пошла под крутой уклон.

Недалеко впереди он увидел стремительную широкую реку с чистой темной водой. Она текла с севера на юг. Лесная дорога вела прямо на берег. Маскалл остановился и задумчиво посмотрел на волнующиеся, журчащие воды. На противоположном берегу продолжался лес. В милях к югу едва виднелся Пулингдред. На севере высились горы Ифдоун – величественные, дикие, великолепные и опасные. До них было меньше десятка миль.

Подобно первому ворчанию грозы, первым дуновениям холодного ветра, Маскалл ощутил язычки страсти в своем сердце. Несмотря на физическую усталость, он желал помериться с чем-нибудь силой. Желание это ассоциировалось у него со скалами Марест. Они магическим образом притягивали его волю, словно магнетит – железо. Грызя ногти, он посмотрел на горы, гадая, удастся ли покорить их сегодня же вечером. Но снова глянув на Пулингдред, вспомнил Джойуинд и Панаве и успокоился. Маскалл решил заночевать прямо здесь, а проснувшись на рассвете, тронуться в путь.

Он выпил воды из реки, умылся и лег на берегу. К этому времени его мысль зашла так далеко, что он уже не боялся ночных опасностей, доверившись своей звезде.

Бранчспелл зашел, день померк, ночь навалилась на мир своей жуткой тяжестью – а Маскалл спал. Однако задолго до полуночи его разбудило алое сияние в небесах. Открыв глаза, он не сразу понял, где находится. Он испытывал печаль и боль. Красное сияние исходило от земли и сочилось между деревьями. Поднявшись, Маскалл направился к источнику света.

Отойдя от реки не более чем на сотню футов, он едва не споткнулся о спящую женщину. Предмет, испускавший алые лучи, лежал на земле в нескольких футах от нее. Он напоминал маленький драгоценный камень, искрившийся красным огнем. Однако Маскалл едва удостоил его взглядом.

Женщина была одета в большую шкуру животного. У нее были крупные, гладкие, приятные взгляду конечности, мускулистые, а не толстые. Ее магн представлял собой не тонкое щупальце, а третью руку, оканчивавшуюся ладонью. Обращенное вверх лицо было диким, сильным и невероятно красивым. Однако Маскалл с изумлением увидел вместо бреве у нее на лбу третий глаз. Все глаза женщины были закрыты. Цвет ее кожи он не мог различить в алом сиянии. Маскалл осторожно прикоснулся к ней. Она спокойно проснулась и посмотрела на него, не шевельнув ни единым мускулом. Все три глаза глядели на Маскалла, но два нижних были тусклыми и пустыми, всего лишь органами зрения. Только верхний, средний глаз выражал внутреннюю натуру женщины. Его надменный, немигающий взгляд был, однако, соблазнительным и притягательным. В этом взгляде Маскалл ощутил вызов повелительной женской воли и непроизвольно напрягся.

Женщина села.

– Ты можешь говорить на моем языке? – спросил Маскалл. – Я бы не стал спрашивать, однако другие могли.

– С чего ты решил, будто я не могу прочесть твои мысли? Это так трудно?

Она говорила низким, протяжным, певучим голосом, приятным на слух.

– Нет, но у тебя нет бреве.

– Однако у меня есть сорб, что лучше. – И она показала на глаз у себя во лбу.

– Как тебя зовут?

– Оушейкс.

– И откуда ты?

– Из Ифдоун.

Эти надменные ответы начали раздражать Маскалла, но сам звук ее голоса зачаровывал.

– Я собираюсь туда завтра, – сообщил он.

Она рассмеялась, словно против воли, однако ничего не сказала.

– Меня зовут Маскалл, – продолжил он. – Я странник, из другого мира.

– Об этом я догадалась по твоему нелепому виду.

– Наверное, лучше прояснить это сразу, – без обиняков произнес Маскалл. – Мы станем друзьями или нет?

Она зевнула и потянулась, не вставая.

– А с чего нам становиться друзьями? Если бы я сочла тебя мужчиной, то могла бы взять в любовники.

– В этом я тебе не помощник.

– Как пожелаешь, Маскалл! А теперь уходи и оставь меня в покое.

Она опустила голову на землю, но глаза не закрыла.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он.

– О, мы, жители Ифдоун, время от времени приходим сюда спать, потому что после ночи здесь для нас часто не наступает рассвет.

– С учетом того, что это столь ужасное место, а я здесь чужой, было бы весьма любезно с твоей стороны предупредить меня о возможных опасностях.

– Мне совершенно и абсолютно все равно, что с тобой станет, – ответила Оушейкс.

– Ты возвращаешься утром? – не сдавался Маскалл.

– Если захочу.

– Тогда мы пойдем вместе.

Она вновь приподнялась на локте.

– Вместо того чтобы строить планы за других, я бы на твоем месте сделала крайне важную вещь.

– Прошу, скажи какую.

– Сама не знаю почему, но скажу. Я бы попыталась превратить свои женские органы в мужские. Это страна мужчин.

– Выражайся яснее.

– Все и так ясно. Попытка пройти через Ифдоун без сорба равноценна самоубийству. И от твоего магна никакого проку.

– Вероятно, ты знаешь, о чем говоришь, Оушейкс. Но что ты мне посоветуешь?

Она небрежно показала на светящийся камень, что лежал на земле.

– Вот решение. Если на некоторое время приложишь этот друд к своим органам, возможно, они начнут меняться, а природа за ночь завершит начатое. Я ничего не обещаю.

И Оушейкс повернулась к Маскаллу спиной.

Он задумался на несколько минут, затем подошел к камню и взял его в руку. Это был голыш размером с куриное яйцо, источавший алое сияние, словно раскаленный докрасна, и отбрасывавший непрерывный дождь крохотных кровавых искр.

Наконец сочтя совет Оушейкс хорошим, Маскалл приложил друд сперва к своему магну, а затем к бреве и ощутил жжение – чувство исцеляющей боли.

Занялся рассвет второго дня Маскалла на Тормансе. Когда он проснулся, Бранчспелл уже стоял над горизонтом. Маскалл сразу понял, что за ночь его органы изменились. Мясистый бреве стал похожим на глаз сорбом; магн разбух и превратился в третью руку на груди. Эта рука мгновенно придала ему чувство большей физической безопасности, однако с сорбом нужно было экспериментировать, чтобы понять его назначение.

Лежа в лучах белого света, открывая и закрывая по очереди каждый из трех глаз, он обнаружил, что два нижних служили для понимания, верхний же – для воли. То есть нижними глазами он видел вещи четко, но без личного интереса; через сорб он ни один объект не воспринимал как самосущий – все виделось в свете значимости либо бесполезности для его собственных нужд.