Почувствовав, что гроза миновала, доктор Грюнштейн опятьпринял боевую позу и произнёс длинную речь. Куча обглоданных костей утвердила егов мысли, что все пациенты неисправимые симулянты.

— Солдаты, — сказал он, — если бы у васголова была на плечах, то вы бы до всего этого не дотронулись, а подумали:«Если мы это слопаем, старший врач не поверит, будто мы тяжело больны». Атеперь вы как нельзя лучше доказали, что ни в грош не ставите мою доброту. Явам выкачиваю желудки, ставлю клистиры, стараюсь держать на полной диете, а вытак перегружаете желудок! Хотите нажить себе катар желудка, что ли? Нет,ребята, ошибаетесь! Прежде чем ваши желудки успеют, это переварить, я прочищуих так основательно, что вы будете помнить об этом до самой смерти и детямсвоим расскажете, как однажды вы нажрались цыплят и других вкусных вещей и какэто не удержалось у вас в желудке и четверти часа, потому что вам всёсвоевременно выкачали. Ну-ка, марш за мной! Не думайте, что я такой же осёл,как вы. Я немножко поумней, чем вы все, вместе взятые. Кроме того, объявляю вовсеуслышание, что завтра пошлю к вам комиссию. Слишком долго вы здесьваляетесь, и никто из вас не болен, раз вы можете в пять минут так засоритьжелудок, как это вам только что удалось сделать… Шагом марш!

Когда дошла очередь до Швейка, доктор Грюнштейн посмотрел нанего и, вспомнив сегодняшний загадочный визит, спросил:

— Вы знакомы с баронессой?

— Я её незаконнорождённый сын, — спокойно ответилШвейк. — Младенцем она меня подкинула, а теперь опять нашла.

Доктор Грюнштейн сказал лаконично:

— Поставьте Швейку добавочный клистир.

Мрачно было вечером на койках. Всего несколько часов томуназад в желудках у всех были разные хорошие, вкусные вещи, а теперь тампереливался жиденький чай с коркой хлеба.

Номер двадцать один у окна робко произнёс:

— Хотите верьте, ребята, хотите нет, а жареных цыплят ялюблю больше, чем печёных.

Кто-то проворчал:

— Сделайте ему тёмную!

Но все так ослабели после неудачного угощения, что никто нетронулся с места. Доктор Грюнштейн сдержал слово. Днём явилось нескольковоенных врачей из пресловутой врачебной комиссии. С важным видом обходили ониряды коек, слышны были только два слова: «Покажи язык!» Швейк высунул язык кактолько мог далеко; его лицо от натуги сморщилось в глупую гримасу, и онзажмурил глаза.

— Осмелюсь доложить, господин штабной врач, дальше языкне высовывается.

Тут между Швейком и комиссией разгорелись интересные дебаты.Швейк утверждал, что сделал это замечание, боясь, как бы врачи не подумали,будто он прячет от них язык.

Члены комиссии резко разошлись во мнениях о Швейке. Половинаиз них утверждала, что Швейк — «ein bloder Kerl»,[20] в товремя как другая половина настаивала на том, что он прохвост и издевается надвоенной службой.

— Чёрт побери! — закричал на Швейка председателькомиссии. — Мы вас выведем на чистую воду!

Швейк глядел на всю комиссию с божественным спокойствиемневинного ребёнка.

Старший штабной врач вплотную подступил к нему.

— Хотел бы я знать, о чём вы, морская свинья, думаетесейчас?

— Осмелюсь доложить, не думаю ни о чём.

— Himmeldonnerwetter![21] — заорал одиниз членов комиссии, бряцая саблей. — Он таки вообще ни о чём не думает!Почему же вы, сиамский слон, не думаете?

— Осмелюсь доложить, потому, что на военной службеэтого не полагается. Когда я несколько лет назад служил в Девяносто первомполку, наш капитан всегда нам говорил: «Солдат не должен думать, за него думаетего начальство. Как только солдат начинает думать, это уже не солдат, а так,вшивая дрянь, шляпа. Размышления никогда не доводят…»

— Молчать! — злобно прервал Швейка председателькомиссии.

— У нас уже имеются о вас сведения. Der Keri meint: manwird glauben, er sei ein wirklicher Idiot…[22] Вы вовсе неидиот, Швейк, вы хитрая бестия и пройдоха, вы жулик, хулиган, сволочь!Понимаете?

— Так точно, понимаю.

— Сказано вам молчать? Слышали? — Так точно,слышал, «молчать».

— Himmelhergott! Ну так и молчите, если вам приказано!Ведь вы отлично знаете, что не смеете болтать.

— Так точно, знаю, что не смею болтать.

Господа военные переглянулись и вызвали фельдфебеля.

— Отведите этого субъекта вниз, в канцелярию, —указывая на Швейка, приказал старший штабной врач, — и ждите нашегораспоряжения. В гарнизонной тюрьме ему выбьют из головы эту болтливость. Пареньздоров как бык, симулирует да к тому же болтает и издевается над своимначальством. Он думает, что мы здесь только для потехи, что военная служба —шутка, комедия… В гарнизонной тюрьме вам покажут, Швейк, что военная служба —не балаган.

Швейк пошёл с фельдфебелем в канцелярию, по дороге мурлычасебе под нос:

Я-то вздумал в самом деле

Баловать с войной, —

Дескать, через две недели

Попаду домой.

В то время как в канцелярии дежурный офицер орал на Швейка,что таких молодчиков надо-де расстреливать, наверху, в больничных палатах,комиссия истребляла симулянтов. Из семидесяти пациентов уцелело только двое.Один — у которого нога была оторвана гранатой, а другой — с настоящейкостоедой. Только эти двое не услышали слова «tauglich». Все остальные, в томчисле и трое умирающих чахоточных, были признаны годными для фронта. Старшийштабной врач по этому случаю не преминул произнести приличествующую моментуречь. Она была сдобрена самыми разнообразными ругательствами и достаточнолаконична. Все скоты, дерьмо, и только в том случае, если будут храбросражаться за государя императора, снова станут равноправными членами общества.Тогда после войны им даже простят то, что они пытались уклониться от военнойслужбы и симулировали. Однако он лично в это не верит и убеждён, что всех ихрано или поздно ждёт петля.

Молодой военный врач, чистая и пока ещё не испорченная душа,попросил у старшего штабного врача слова. Его речь отличалась от речиначальника оптимизмом и наивностью. Говорил он по-немецки.

Он долго рассусоливал о том, что, дескать, каждый из тех,кто покидает лагерь и вернётся в свой полк, должен быть победителем и рыцарем.Он убеждён, что они сумеют владеть оружием на поле брани и быть честными людьмивсюду: и на войне и в частной жизни; что они будут непобедимыми воинами иникогда не забудут о славе Радецкого и принца Евгения Савойского, что кровьюсвоей они польют необозримые поля славы австрийской монархии и достойновыполнят миссию, возложенную на них историей. В отважном порыве, не щадя своейжизни, под простреленными знамёнами своих полков, они ринутся вперёд к новойславе, к новым победам…